* * *
— Это самый лучший день рождения! — довольно бормочу, утыкаясь лицом в грудь Эмина, сидя с ногами рядом с ним на диванчике.
После прогулки по городу, которая прошла не только в парке, но на теплоходе. Эмин сам предложил прокатиться по реке-Москве, потом мы со смехом добирались до места, где оставили его машину, и все это сопровождалось объятиями, поцелуями, легкими разговорами. Я много его фотографировала на свой телефон, без остановки делала наши общие фотографии на память, знаю, что потом буду их пересматривать, улыбаться и плакать. После обеда в ресторане, я сознательно избегала затрагивать что-то серьезное, Эмин молчаливо меня поддержал.
Возвращаясь домой, обнаружили приготовленный Галиной Ивановной праздничный ужин. Не стали накрывать в столовой, хотелось на улице, ловить последние минуты этого теплого чудесного вечера.
— Тебе еще вина? — Эмин ставит бокал на рядом стоящий столик, одной рукой наливает себе немного вина, вторая рука обнимала меня за плечи. Заметила, что к алкоголю он совершенно равнодушен. Больше я налегала, хоть и пыталась ограничить, но аргумент, что это мой день действовал безотказно.
— Давай! — протягиваю ему свой бокал. Мне хорошо, я пьяна от вина, от счастья, от мыслей, что сейчас меня обнимает любимый.
Именно его присутствие радует больше всего, не букеты и подарки, которые до позднего вечера курьеры приносили от друзей, от сотрудников, партнеров. Дашка звонила, интересовалась, приду я к ним или нет, но услышав мой счастливый голос, все поняла без долгих объяснений, пообещав мне потом допрос с пристрастием. Звонила Алена, поздравляла, грозилась приехать ко мне на лето, я сказала, что не боюсь ее угроз и жду в любое время суток. Было приятно получить поздравления от ее родителей, теплые пожелание были искренними и звучали, как от родных людей.
Эмин наливает вина чуть-чуть мне, а остатки доливает себе в бокал. Улыбаюсь, посмеиваясь, беру свой бокал.
— Боишься, что пьяная буду приставать к тебе?
— А ты будешь приставать?
— Хочешь проверить?
— У нас свечки на торте не задуты. Потом можно и проверить.
— Хм, ты и торт, думаю это будет вкусно.
— Проверим? — Эмин встает с дивана, берет мою руку и тянет на себя. Я еле удерживаюсь на ногах, бокал опасно наклоняется. Он забирает его у меня из рук, ставит возле своего. Внезапно взвизгиваю, когда теряю твердость земли и мир переворачивается с ног на голову.
— Эй!
— Мы так быстрее окажемся на кухне, чем тебя дотащат твои пьяные ножки! — со смешком хлопает меня по заднице, несет на плече в дом.
— Эй, поставь меня на ноги! — бью его по спине кулаками, Эмин не реагирует. — Дикарь!
— Не забывай с каких я краев!
Фыркаю, терпеливо жду, когда дойдем до кухни. Усаживает меня на кухонный островок, встает между моих ног, придвинув за бедра к самому краю. Смотрим друг другу в глаза, его пылают страстью, этот огонь зажигает меня, желание отдаться этому мужчине здесь и сейчас прошибает меня до самых кончиков ногтей.
— Я хочу тебя! — шепчу, потянувшись к его губам, замирая в миллиметре от них.
— Здесь? — его дыхание опаляет кожу, не отвечаю, целую, обнимая его шею, прижимаясь к нему всем телом. Эмин гладит меня по плечам, стягивая лямки сарафана вниз, оголяя грудь. Вздрагиваю от прохладного воздуха и его горячих ладоней на своей обнаженной коже.
— Какая же ты красивая! — бормочет Эмин, склоняясь к грудям, вбирая в рот сосок, слегка его прикусывая. Опираюсь на руки, откинув голову назад, выставляя грудь вперед. Он находит сбоку молнию, расстегивает и стягивает с меня сарафан, гладит мои ноги, целуя колени, внутреннюю сторону бедер. Приподнимаю попу, снимает с меня трусики.
— Стелла… — хрипит Эмин, трогает меня пальцами между ног. Тело сводит судорога удовольствия от его ласк, ложусь на спину, выгибаясь от холодной поверхности, шире развожу ноги в стороны.
Теряю суть происходящего, полностью сосредоточившись на подкатывающих волнах оргазма. За эту ночь я еще не раз буду взлетать на самую высь этого наркотического ощущения, чем больше его получала, тем больше хотелось. Эмин не трахал меня, нет, он занимался со мною любовью, с нежностью и осторожностью вел по лабиринтам этого искусства под названием — крышесносный секс. Уставшая, но довольная до безобразия, засыпала с улыбкой у него на груди, поверив в иллюзию: вместе и навсегда.
* * *
Какого хера? Кто поставил будильник? Сегодня же вроде выходной еще. Недовольно открываю глаза, Эмин тоже шевелится, приподнимается, сонно трет глаза. Нахмурив брови, тянется к своему мобильнику, а я к своему. Блин, уже двенадцать часов. Хорошо мы вчера повеселились. Епт, моя и Эмина одежда, разбросанная на кухне, так там и осталась. Господи, что там подумала Галина Ивановна, увидев бардак? Мы ведь и до торта дошли в извращенной форме, свечку не задувала.
— Да, мама! — настораживаюсь, услышав к кому обращается Эмин. Нехорошее предчувствие узлом затягивается в груди. Я, к сожалению, не понимаю, о чем они говорят, потому что разговор ведется на чеченском языке, только уловила «Амина», как пощечина за то, что тут грешила с чужим мужчиной.
— Блять, — Эмин швыряет на подушку телефон, подрывается и начинает метаться по комнате в поисках своей одежды. Вспоминает, что тут его сумка, достает джинсы и свежую футболку.
— Стелла, посмотри в интернете, когда приземляется самолет из Грозного, который вылетел в одиннадцать утра, — скрывается в ванне, ни разу на меня не взглянув. Возмущенно уставилась на закрытую дверь. С какого перепугу я буду смотреть, когда там приземляется самолет с его женой! О том, что в Москву летит Амина, к гадалке ходить не надо.
— Ну? — выходит, вытирает лицо полотенцем, на секунду смотрит на меня тяжелым взглядом. Я задираю подбородок, не отвожу взгляд в сторону, хоть и хочется разрыдаться от обиды. Зло швыряет полотенце на кровать, сам смотрит расписание в телефоне. Без слов направляется к двери.
— Ты обещал мне поехать на кладбище! — ох, понимаю, что не надо устраивать истерику, но ничего не могу с собою поделать. Обида перерастает в ненависть на жизнь за то, что сначала вознесла меня к небесам, а сейчас безжалостно швырнула вниз, не заботясь о том, убьюсь я или нет.
— Изменились обстоятельства, — глаза сужаются, губы поджимает, всем своим видом показывает, что не потерпит от меня сцены. — Я потом заеду за вещами.
Швыряю подушку в закрытую дверь, падаю на кровать, подтягиваю коленки к груди, натягивая на голову одеяло. Умываюсь слезами, кусаю уголок одеяла, чтобы не закричать от раздирающей внутри боли, от несправедливости этого мира, от поведения этого Умаева! Осколки разбитой иллюзии глубоко вонзаются в мое сердце, настолько глубоко, и вряд ли их можно вытащить. Осколки, которые будут доставлять мне боль при мысли об Эмине.
30 глава
Эмин
