Ты можешь поохотиться со мной. Здесь есть дичь. У них был огород этим летом, и кролики все еще бегают сюда за кочерыжками.
Он растянулся у курятника, окровавленные остатки кролика лежали между его передними лапами. Он старательно двигал челюстями, но не спускал глаз с заснеженного огорода, ожидая появления новой дичи. Я мрачно жевал полоску сушеного мяса, наваливая солому для постели Кеттл в стойле рядом с ее лошадью. Я расстилал ее одеяло, когда она вернулась от огня с чайником в руках.
– Кто тебе велел заниматься моей постелью? – поинтересовалась она. Пока я набирал в грудь воздуха, чтобы ответить, она добавила: – Вот чай, если у тебя есть собственная чашка. Моя в моей сумке на повозке. Там сыр и сушеные яблоки. Будь хорошим мальчиком, принеси их нам.
Пока я выполнял ее просьбу, я услышал голос Старлинг и тихие звуки арфы. Отрабатывает свой ужин, я не сомневался. Что ж, так делают все менестрели, и вряд ли она останется голодной. Я принес Кеттл ее сумку, и старая женщина выделила мне щедрую порцию, а сама поела очень немного. Мы сидели на наших одеялах и ели. Она не переставала поглядывать на меня и наконец заявила:
– Ты мне кого-то напоминаешь, Том. Как ты сказал, из какой ты части Бакка?
– Из города Баккипа, – выпалил я.
– И кто была твоя мать?
Я помедлил, потом решился:
– Салт Флатфиш. – По Баккипу бегало столько ее детей, что вполне возможно, одного из них звали Томом.
– Рыбачка? Каким же образом ты тогда стал пастухом?
– Мой отец был пастух, – сказал я поспешно. – И мы неплохо жили с этими двумя ремеслами.
– Понятно. И они научили тебя вежливости по отношению к старым женщинам. А дядя у тебя в горах. Ну и семейка!
– Он очень молодым отправился путешествовать и осел там. – Я даже слегка вспотел от такого виляния и был уверен, что она это заметила. – Из какой вы, говорите, части Бакка? – спросил я внезапно.
– Я не говорила, – ответила она с легкой улыбкой. Над дверью стойла появилась Старлинг. Она залезла на краешек, наклонилась к нам и сказала:
– Ник обещал, что уже через два дня мы перейдем реку.
Я кивнул, но ничего не ответил. Она обошла стойло и небрежно бросила свою сумку рядом с моей. Потом вошла и села, прислонившись к сумке и положив арфу на колени.
– Там у очага подрались две пары. Их дорожный хлеб подмок, и теперь они могут только плеваться и искать виноватых. А один ребенок болен, и его все время рвет, бедняжку. Мужчина, который так рассердился из-за подмокшего хлеба, говорит, что нечего переводить на мальчика еду, пока ему не станет лучше.
– Это, наверное, Ралли. Более вздорного и драчливого человека я никогда не встречала, – с чувством заметила Кеттл. – А мальчика зовут Селк. Он болеет с тех пор, как мы выехали из Чалси. И до того тоже, скорее всего. По-моему, его мать надеется, что алтарь Эды вылечит его. Она цепляется за каждую соломинку, но у нее есть на это деньги. Или были.
Мои дамы начали обсуждать караванные сплетни. Я сел в уголке, слушал вполуха и дремал. Два дня до реки. А сколько еще до гор? Я перебил их, чтобы задать этот вопрос Старлинг.
– Ник говорит, точно сказать нельзя, все зависит от погоды. Но он велел мне не волноваться на этот счет. – Ее пальцы лениво пробежали по струнам арфы.
Почти тотчас же двое детей появились у входа в стойло.
– Ты снова будешь петь? – спросила маленькая вертлявая девочка лет шести в сильно поношенном платье. В волосах ее застряли соломинки.
– А ты бы этого хотела?
Вместо ответа детишки вошли и уселись по обе стороны от нее. Я думал, что Кеттл будет возражать против этого вторжения, но она ничего не сказала, даже когда девочка удобно устроилась рядом с ней. Кеттл начала выбирать у нее из волос солому своими крючковатыми пальцами. У малышки были темные глаза, в руках она сжимала куклу. Когда девочка улыбнулась Кеттл, я понял, что они хорошо знакомы.
– Спой ту, про старуху и свинью, – умолял мальчик. Я встал и поднял мой узел.
– Мне нужно поспать, – извинился я. Неожиданно я понял, что просто не в состоянии находиться в обществе детей.
Я нашел пустое стойло у двери в амбар и улегся там. У очага все еще шумели пилигримы. Очевидно, ссора так и не угасла. Старлинг спела песню про старуху, изгородь и свинью, потом про яблоню. Я услышал, как еще несколько человек подошли, чтобы послушать музыку. Подумав, что разумнее с их стороны было бы поспать, я закрыл глаза.
Было уже совсем темно и тихо, когда Старлинг наступила мне на руку и чуть не кинула свою сумку прямо на голову. Я ничего не сказал, даже когда она легла рядом со мной. Она расстелила свое одеяло так, чтобы закрыть и меня, и подлезла под край моего. Я не двигался. Внезапно она вопросительно коснулась моего лица.
– Фитц? – прошептала она.
– Что?
– Насколько ты доверяешь Нику?
– Я уже сказал тебе. Совсем не доверяю. Но, думаю, он доведет нас до гор. Ради собственной гордости, если не ради чего-нибудь другого. – Я улыбнулся. – У контрабандиста должна быть безупречная репутация. Он приведет нас туда.
– Ты рассердился на меня сегодня? – спросила она и добавила: – Ты так серьезно посмотрел на меня утром.
– Волк мешает тебе? – прямо спросил я.
– Так это правда? – Она говорила очень тихо.
– А ты в этом сомневалась?
– В истории об Уите… да. Я думала, это просто злобная ложь. Сын принца занимается Уитом… Ты не похож на человека, который разделяет свою жизнь с животным. – Ее тон не оставлял никаких сомнений относительно ее отношения к этому.
– Что ж. Однако я таков. – Искра гнева сделала меня откровенным. – Он для меня все. Все. У меня никогда не было такого верного друга, который мог бы не задумываясь отдать за меня жизнь. И больше того. Одно дело умереть ради человека, а другое дело жить ради него. Это то, что он дает мне. Такую же преданность, как та, что я даю своему королю.
Я задумался. Я никогда не говорил об этом такими словами.
– Король и волк, – еле слышно проговорила Старлинг. – А больше ты никого не любишь?
– Молли.
– Молли?
– Она дома, в Бакке. Она моя жена. – Я испытал странную гордость, произнося эти слова. Моя жена.
Старлинг села, и меня обдало волной холодного воздуха. Я тщетно пытался натянуть на себя одеяло, когда она спросила:
– Жена? У тебя есть жена?
– И ребенок. Маленькая девочка. – Несмотря на холод и темноту, я улыбнулся, говоря это. – Моя дочь, – прошептал я просто для того, чтобы услышать, как это звучит. – У меня дома есть жена и дочь.
Она снова легла рядом со мной.
– Нет, – яростно отрицала она. – Я менестрель, Фитц. Если бы бастард женился, об этом бы говорили. На самом деле ходили слухи о Целерити, дочери герцога Браунди.
