Я не знал, что было хуже – боль в глазах шута или триумфальный взгляд, который бросила на него Старлинг.
– Я лгал, чтобы сохранить ребенка для себя! Это мой ребенок, а не наследник Видящих! – безнадежно кричал я. – Мой и Молли. Ребенок, которого мы будем любить и растить, а не инструмент для тех, кто делает королей! И Молли должна узнать, что я жив, только от меня самого! Старлинг, как ты могла так поступить со мной? Как я мог быть таким идиотом и разговаривать об этих вещах с кем бы то ни было?
Теперь Старлинг выглядела такой же обиженной, как и шут. Она очень медленно встала, голос ее сломался.
– Я пыталась помочь тебе. Помочь сделать то, что ты должен сделать. – Из за ее спины в открывшуюся дверь ворвался ветер. – Эта женщина имеет право знать, что ее муж жив.
– Какую женщину ты имеешь в виду? – спросил новый ледяной голос. К моему ужасу, в комнату вошла Кетриккен, а следом за ней Чейд. Она посмотрела на меня, и лицо ее было страшным. Горе опустошило ее, иссушило плоть, прорезало глубокие линии от углов рта. Теперь в ее глазах горел гнев. На мгновение мне стало холодно от порыва ледяного ветра. Потом дверь закрылась. Я переводил взгляд с одного знакомого лица на другое. Маленькая комната, казалось, переполнилась людьми, равнодушно смотрящими на меня. Я моргнул. Их было так много, они были так близко. И все смотрели на меня. Ни один не улыбался. Ни радости, ни приветствий. Так-то приветствуют Изменяющего. Ни на одном лице не было выражения, которое я надеялся увидеть.
За исключением Чейда. Он большими шагами пересек комнату, стаскивая на ходу перчатки для верховой езды. Когда он откинул капюшон зимнего плаща, я увидел, что его седые волосы завязаны в хвост воина. На лбу у него был кожаный шнурок с серебряным медальоном. Олень, нагнувший голову, приготовился к атаке. Герб, который дал мне Верити. Старлинг быстро посторонилась. Он даже не взглянул на нее и с легкостью сел на пол у моей кровати. Он взял мои руки в свои, сузив глаза при виде обмороженных пальцев. Он держал их очень нежно.
– О, мой мальчик, мой мальчик, я был уверен, что ты мертв! Когда Баррич сообщил, что нашел твое тело, я думал, у меня сердце разорвется. То, что мы сказали друг другу перед тем, как расстаться… но ты здесь, живой, хоть и не здоровый.
Он наклонился и поцеловал меня. Ладонь, которой он коснулся моей щеки, была покрыта мозолями, оспины на ней были едва видны из-за загара. Я посмотрел ему в глаза. В них светилась радость и любовь. В моих собственных глазах были слезы, и я спросил:
– Вы действительно хотите забрать мою дочь и посадить ее на трон? Еще один бастард династии Видящих… Вы хотите, чтобы ее использовали так же, как использовали нас?
Лицо его окаменело. Шевелились только губы, когда он ответил:
– Я сделаю все, что смогу, чтобы истинный Видящий снова оказался на троне Шести Герцогств. Как я присягал. И ты присягал тоже. – Он твердо встретил мой взгляд.
Я в тревоге смотрел на него. Он любил меня. Хуже того, он в меня верил. Он верил, что я найду в себе достаточно сил и преданности, чтобы исполнить долг, который был становым хребтом его жизни. Долг, вынуждавший меня делать вещи, которые не мог бы вообразить даже Регал, со всей его ненавистью ко мне. Вера Чейда в меня была такова, что он, ни секунды не колеблясь, послал бы меня в любую битву и ждал бы от меня любых жертв. Сухое рыдание внезапно сотрясло меня, отозвавшись болью в моей спине.
– Этому нет конца! – закричал я. – Этот долг загонит меня в могилу. Лучше бы я умер! Дайте мне умереть! – Я вырвал у Чейда руку, не считаясь с болью, которую вызвало это резкое движение. – Оставьте меня!
Чейд даже не вздрогнул.
– У него жар! – возмущенно сказал он шуту. – Тебе следовало бы дать ему чая из ивовой коры.
Ужасная улыбка появилась на лице шута. Но прежде, чем он успел ответить, от окна раздался резкий звук разрываемой кожаной занавески. Серая голова протиснулась сквозь затянутое кожей окно, оскалив полную белых зубов пасть. Опрокинув полку с горшками на лежавшие под ней свитки, ночной Волк прыгнул, проскрежетал когтями по деревянному полу и остановился между мной и поспешно поднявшимся Чейдом. Он зарычал сразу на всех.
Я убью их всех для тебя, только скажи!
Я уронил голову на подушку. Мой чистый дикий волк. Вот что я сделал с ним. Чем это лучше того, что Чейд сделал со мной?
Я снова оглядел их. Чейд стоял с застывшим лицом. На лицах других были потрясение, жалость и разочарование, причиной которых был я. Отчаяние и лихорадка трясли меня.
– Простите, – слабо пробормотал я. – Я никогда не был тем, кем вы меня считали. Никогда.
Молчание наполняло комнату. Тихо потрескивал огонь. Я спрятал лицо в подушку и закрыл глаза? А потом произнес то, что был вынужден сказать:
– Но я пойду и найду Верити. И я приведу его к вам. Не потому, что я тот, кем вы меня считали, – добавил я, медленно подняв голову. Я видел надежду, блеснувшую в глазах Чейда. – Просто у меня нет выбора. У меня никогда не было выбора.
– Ты считаешь, что Верити жив? – В голосе Кетриккен чувствовалась надежда. Она налетела на меня, как океанский шторм.
Я кивнул:
– Да, я верю, что он жив. Я ощущаю его присутствие в моем сознании.
Ее лицо было так близко и казалось таким огромным! Я моргнул, но так и не смог сфокусировать взгляд.
– Тогда почему он не вернулся? Он заблудился? Ранен? Или совершенно не думает о тех, кого оставил здесь? – Ее вопросы барабанили по мне, как град мелких камешков, один за другим.
– Я думаю, – начал я, но не смог. Не смог думать, не смог говорить. Я закрыл глаза. Все долго молчали. Ночной Волк заскулил, потом утробно заворчал.
– Может быть, нам лучше уйти ненадолго, – неуверенно рискнула Старлинг. – Фитц не готов сейчас к этому разговору.
– Ты можешь идти, – торжественно сказал ей шут. – Я, к несчастью, все еще живу здесь.
Идем охотиться. Время идти на охоту. Я смотрю туда, откуда мы пришли, но Лишенный Запаха перекрыл этот путь, затянул дырку новым куском оленьей кожи. Дверь. Часть нас знает, что это дверь, и мы подходим к ней, тихонько скулим и толкаем ее носом. Приходит Лишенный Запаха. Он идет легко и осторожно. Он вытягивается, хватает дверь бледной лапой и открывает ее для нас. Я выскальзываю обратно, в холодный ночной мир. Приятно снова поразмять мышцы, и я бегу от боли, душной хижины и тела, которое не работает, в это дикое тело из плоти и шерсти. Ночь глотает нас, и мы охотимся.
Это была другая ночь и другое время, до или после, я не знаю, мои дни неотличимы друг от друга. Кто-то снял теплый компресс с моего лба и заменил его холодным.
– Прости, шут, – сказал я.
– Тридцать два, – промолвил усталый голос. Потом: – Пей, – добавил он мягче. Холодные руки коснулись моего лица. Чашка с какой-то жидкостью у моих губ. Я попытался попить. Чай из ивовой коры. Я с отвращением отвернулся. Шут вытер мне рот и сел на пол рядом с моей кроватью. Он поднес к свету свиток и начал читать. Была глубокая ночь. Я закрыл глаза и попытался снова найти сон. Но мне попадались только вещи, которые я сделал неправильно, и доверие, которое я не оправдал.
