– Он боится, что они все еще ищут его? – удивилась Кетриккен.
– Так мне показалось. Хотя я не ощущаю даже тени их присутствия, он, по-видимому, верит, что они могут найти его Скиллом или во плоти.
– Зачем это нужно Регалу? Все ведь и так считают, что Верити мертв? – спросила меня Кетриккен.
Я пожал плечами:
– Может быть, они хотят быть уверенными, что он никогда не вернется и не обличит их предательство. Но на самом деле я не знаю, моя королева. Я чувствую, что король многое скрывает от меня. Он предупредил меня, что группа Регала очень сильна.
– Но Верити же сильнее? – по-детски наивно спросила Кетриккен.
– Я никогда не видел мощи, подобной той, которую он продемонстрировал мне этой ночью, моя леди. Но требуется вся его воля, чтобы контролировать эту мощь.
– Такой контроль – это только иллюзия, – пробормотала Кеттл. – Ловушка, в которую легко попадает неосторожный.
– Вряд ли король Верити неосторожен, госпожа Кеттл, – начала сердиться Кетриккен.
– Да, он осторожен, – примиряющим тоном заверил ее я. – И это были мои слова, а не Вер… короля Верити, моя леди. Я просто хотел объяснить вам, что его нынешние занятия выше моего понимания. Все, что я могу сделать, это довериться ему. Он знает что делает. А я буду выполнять его приказ.
– Искать его, – согласилась Кетриккен. Она вздохнула: – Хотелось бы мне выйти немедленно, сию же минуту. Но только глупец может бросить вызов такой буре.
– Пока мы находимся здесь, Фитц Чивэл в постоянной опасности, – сообщила нам Кеттл. Все посмотрели на нее.
– Почему вы так говорите, Кеттл? – спросила Кетриккен.
Старуха помедлила.
– Каждому ясно, что это так. Если не заставлять его говорить, его мысли уплывают, глаза становятся пустыми. Он не может спать по ночам, им овладевает Скилл. Очевидно, виной тому дорога.
– Все это так, но для меня вовсе не очевидно, что проблема в дороге. Может быть, во всем виновата лихорадка от ран или…
– Нет, – я рискнул перебить свою королеву, – это дорога. У меня нет лихорадки. И я никогда прежде не чувствовал себя так, пока не ступил на нее.
– Объясни это мне, – приказала Кетриккен.
– Я сам не все понимаю. Я могу только предположить, что для постройки этой дороги был каким-то образом использован Скилл. Она прямее и ровнее любой дороги, которую я когда-либо видел. Ни одно дерево не вторглось на нее, хотя сейчас дорогой практически не пользуются. На ней нет следов зверей. А вы заметили дерево, мимо которого мы прошли вчера? Ствол, упавший поперек дороги? Корневище и верхние ветки до сих пор целы. Но та часть ствола, которая лежит на дороге, истлела. Какие-то силы до сих пор движутся по этой дороге, поддерживая ее в чистоте. И я полагаю, что они имеют отношение к Скиллу.
Кетриккен на мгновение задумалась.
– И что, ты думаешь, нам теперь делать? – спросила она.
Я пожал плечами:
– Ничего. Пока. Палатка хорошо укреплена. Было бы глупо пытаться перенести ее в такой ветер. Я лишь должен остерегаться грозящей мне опасности. А завтра или тогда, когда ветер стихнет, я пойду вдоль дороги, а не по ней.
– Это тебе мало поможет, – проворчала Кеттл.
– Вероятно. Но поскольку дорога ведет нас к Верити, глупо уходить с нее. Верити прошел здесь, а он был один. – Я помолчал, думая, что теперь лучше понимаю некоторые отрывочные сны Скилла, которые видел раньше. – Как-нибудь справлюсь.
Круг с сомнением рассматривавших меня людей не очень-то успокаивал.
– Делать нечего, – скорбно заключила Кетриккен. – Если мы можем как-нибудь помочь тебе, Фитц Чивэл…
– Я ничего не могу придумать.
– Мы должны все время держать его сознание занятым, – предложила Кеттл, – не давайте ему сидеть без дела и слишком много спать. Старлинг, у тебя ведь есть арфа, верно? Не можешь ли ты сыграть и спеть для нас?
– Что-то вроде арфы у меня есть, – кисло поправила ее Старлинг. – Это довольно жалкая вещь в сравнении с той, которую у меня отняли в Мунсее. – На мгновение лицо ее сделалось отрешенным, глаза потемнели. Я подумал, так ли я выглядел, когда мое сознание начинало блуждать. Кеттл протянула руку и бережно погладила ее по колену, но Старлинг вздрогнула от прикосновения, – Ну, что есть, то есть, и я сыграю на ней, если вы думаете, что это поможет.
Она порылась в своей сумке и вытащила завернутую в ткань арфу. Когда Старлинг развернула ее, я увидел, что это просто рамка из сырого дерева с натянутыми на ней струнами. У нее была форма арфы, но не было никакой грации и отточенности. По сравнению со старым инструментом это было все равно что тренировочные мечи Ходд рядом с настоящим клинком; вещь, которая выполняет свои функции, не более того. Но она положила арфу на колени и начала настраивать. Старлинг уже взяла первые аккорды старой баккской баллады, когда ее вынудил остановиться облепленный снегом нос, появившийся во входном клапане палатки.
– Ночной Волк! – приветствовал его шут.
Могу поделиться мясом! Это было гордое заявление. Более чем достаточно, чтобы хорошо поесть.
Это не было преувеличением. Когда я выполз из палатки, чтобы посмотреть на его добычу, то обнаружил нечто вроде кабана. Клыки и грубая шерсть были такими же, как у тварей, на которых я охотился в Бакке. Но у этого животного были более крупные уши, а шерсть была пятнистой. Когда Кетриккен присоединилась ко мне, она восхищенно вскрикнула и сказала, что видела таких свиней и прежде, но у них репутация опасной дичи, с которой лучше не связываться. Она почесала волка за ухом и хвалила его храбрость и ум, пока он не упал на снег, в восторге от собственных достижений. Я смотрел на него, лежащего в снегу на спине, и не мог не улыбнуться. В одно мгновение он вскочил на ноги и куснул меня за руку, потребовав, чтобы я вспорол для него брюхо свиньи.
Мяса было много, и оно было жирным. Мы с Кетриккен освежевали большую часть, поскольку холод безжалостно мучил шута и Кеттл, а Старлинг умоляла пощадить нежные пальцы менестреля. И работа, и ледяной ветер не давали моему сознанию блуждать, и было странное удовольствие в том, чтобы даже в таких обстоятельствах находиться наедине с Кетриккен. Мы оба забыли о своем положении и о прошлом и стали просто двумя замерзшими людьми, радующимися предстоящей трапезе. Мы нарезали длинные полосы мяса, которые быстро приготовятся на маленькой жаровне. Ночной Волк забрал себе внутренности и вгрызался в сердце и печень, а потом получил еще и переднюю ногу и с огромным удовольствием хрустел костями. Он притащил свою хрящеватую добычу в палатку, но никто не упрекнул заснеженного, окровавленного волка, который лежал, привалившись к стене палатки, и громко грыз кости. Его только хвалили. Я подумал, что он ужасно доволен собой, и сказал ему об этом. Но он сообщил, что мне никогда не приходилось убивать такое чудовище в одиночку, не говоря уже о том, чтобы тащить его по глубокому снегу, чтобы разделить добычу со всеми. И все это время шут чесал у него за ушами.
