– Значит, ты не презираешь меня? За то, что я свидетельствовала, как ты признал своим ребенка Молли?
Я поискал в себе потерянные чувства. Прошло уже много времени с тех пор, как я в последний раз думал об этом.
– Чейд все знал, – сказал я. – Он бы нашел способ, даже если бы тебя в природе не было. Он очень… изобретателен. А я в результате понял, что мы с тобой живем по разным законам.
– Раньше я жила по тем же законам, что и ты, – сказала она тихо, – очень давно. До того, как они разграбили замок и бросили меня, приняв за мертвую. После этого трудно было верить в существование законов. У меня отняли все. Все, что было хорошим, прекрасным и правдивым, было уничтожено злом, похотью и жадностью. Нет. Чем-то более подлым, чем похоть и жадность. Я даже не могла понять чем. Когда пираты насиловали меня, они, похоже, не получали от этого никакого удовольствия. Во всяком случае, обычного удовольствия… Они издевались над моей болью и над тем, как я сопротивляюсь. Те, кто наблюдал за этим, хохотали. – Она смотрела мимо меня, во тьму прошлого. Я думаю, что она говорила скорее для себя, чем для меня, пытаясь понять что-то не поддающееся пониманию. – Что-то двигало ими, но не та похоть или жадность, которые могут быть удовлетворены. Я всегда верила, возможно по-детски, что ничего подобного не может произойти с человеком, который следует правилам. После этого я чувствовала себя… обманутой. Глупой. Легковерной. Я думала, что идеалы могут защитить меня. Честь, учтивость, правосудие… они ненастоящие, Фитц. Мы все доверяем им и пытаемся спрятаться за ними, как за щитом. Но они охраняют только от тех, у кого есть такие же щиты. Против тех, кто отринул их, они бессильны.
На мгновение я почувствовал головокружение. Я никогда не слышал, чтобы женщина говорила о подобных вещах, и говорила так бесстрастно. Насилия, происходившие во время набегов, беременности, которые могли за ними последовать, даже дети, которых женщины Шести Герцогств рожали от пиратов красных кораблей, – обо всем этом люди предпочитали молчать. Внезапно я понял, что мы уже довольно долго стоим на месте. Холод весенней ночи пробрал меня до костей.
– Пошли обратно в лагерь, – предложил я.
– Нет, – сказала она без выражения, – пока нет. Боюсь, что я заплачу. А если так, лучше мне оставаться в темноте.
Мы нашли поваленный ствол, на который можно было сесть. Вокруг нас лягушки и насекомые пели свои брачные песни.
– Ты в порядке? – спросил я ее, после того как мы некоторое время молча посидели в темноте.
– Нет. Не в порядке, – отрезала она. – Я должна заставить тебя понять. Я не продавала твоего ребенка, Фитц. Я не предавала тебя. Кто бы не хотел, чтобы его дочь стала принцессой? Кто бы не хотел для своего ребенка красивой одежды и хорошего дома? Я не думала, что ты или твоя женщина воспримете это как несчастье.
– Молли моя жена, – сказал я тихо, но на самом деле, думаю, она не слышала меня.
– Но даже потом, когда я узнала, как ты к этому отнесешься, я все равно поступила так. Зная, что это купит мне место здесь, рядом с тобой, и возможность быть свидетелем того, что ты собираешься сделать… чем бы оно ни было. Видеть странные вещи, о которых никто не пел раньше, вроде этих сегодняшних статуй… Это был мой единственный шанс на будущее. Я должна создать песню. Я должна быть свидетелем чего-то, что навсегда обеспечит меня почетом среди менестрелей. Я должна гарантировать себе тарелку похлебки и бокал вина, когда буду уже слишком стара для того, чтобы путешествовать от замка к замку.
– Разве ты не могла бы найти мужчину, который разделит с тобой свою жизнь? – спросил я тихо. – Мне кажется, у тебя не должно быть недостатка в желающих. Конечно же, должен найтись один…
– Ни один мужчина не захочет жениться на бесплодной женщине, – сказала она. Голос ее стал хриплым, потеряв свою музыкальность. – Когда пал замок Димити, Фитц, они бросили меня, приняв за мертвую. И я лежала там, среди мертвецов, уверенная, что скоро умру. Я даже не могла себе представить, как можно продолжать жить после всего этого. Вокруг меня горели дома, кричали раненые, и я чувствовала запах горящих тел… – Старлинг замолчала. Когда она снова заговорила, голос ее звучал немного ровней: – Но я не умерла. Моя плоть оказалась сильнее моего духа. На второй день я добралась до воды. Меня нашли другие уцелевшие. Я была жива и чувствовала себя лучше многих. Пока не прошло два месяца. К этому времени я была уверена, что предпочла бы смерть. Я знала, что ношу ребенка одного из этих выродков.
Так что я пошла к лекарю, и он дал мне травы, которая не подействовала. Я пошла к нему снова, и он предупредил меня, что лучше оставить все как есть. Но я пошла к другому лекарю, и тот дал мне другое снадобье. От него… у меня началось кровотечение. Я избавилась от ребенка, но кровотечение не прекратилось. Я пошла к лекарям, к одному и к другому, но они не смогли помочь мне. Они сказали, что кровь сама по себе остановится через некоторое время. Но один из них сказал мне, что, вероятно, детей у меня больше не будет… – Ее голос напрягся, потом стал сильнее. – Я знаю, что ты считаешь распутством то, как я веду себя с мужчинами. Но после того, как тебя изнасилуют, это… по-другому. И так будет всегда. По крайней мере, я сама решаю, с кем и когда. У меня никогда не будет детей и поэтому никогда не будет постоянного мужчины. Почему бы мне не быть свободной в своем выборе? Ты заставил меня усомниться в этом на некоторое время. До Мунсея. Мунсей снова доказал мне мою правоту. А из Мунсея я пришла в Джампи, зная, что могу делать все, что потребуется, для моего собственного благополучия. Потому что не будет ни мужчины, ни детей, которые могли бы присматривать за мной, когда я буду стара. – Ее голос снова задрожал, когда она добавила: – Иногда я думаю, что лучше бы они «перековали» меня.
– Нет. Никогда так не говори. Никогда… – Я боялся прикоснуться к ней, но она внезапно повернулась и спрятала лицо у меня на груди. Я обнял ее и почувствовал, что она дрожит. Я вынужден был признаться в своей глупости. – Я не понимал. Когда ты сказала, что солдаты Барла изнасиловали нескольких женщин… я не знал, что ты сама пережила это.
– О, – она говорила очень тихо, – я думала, ты считаешь это не важным. Я слышала, как в Фарроу говорили, что изнасилование беспокоит только жен и девственниц. Я думала, что, может быть, ты считаешь это обычным делом для такой, как я.
– Старлинг! – Во мне вспыхнула ярость. Как она могла считать меня таким бессердечным?
Потом я оглянулся в прошлое. Я видел синяки на ее лице. Почему я не догадался? Я даже никогда не говорил с ней о том, как Барл сломал ей пальцы. Я считал, что она знает, как мне плохо было от этого, и что угроза Барла причинить ей еще большие увечья удержала меня на привязи. И я думал, что она отказала мне в дружбе из-за моего волка.
– Я принес много боли в твою жизнь, – признал я. – Не думай, что я не знаю цены рук менестреля или что я не придаю значения насилию над твоим телом. Если хочешь говорить об этом, я готов слушать. Иногда надо выговориться.
– А иногда нет, – возразила она. Она сильнее прижалась ко мне. – Тот день, когда ты стоял в большом зале в Джампи и подробно рассказывал, что с тобой сделал Регал… Сердце мое истекало кровью. Нет. Я не хочу говорить и даже думать об этом.
