Нет никаких свидетельств того, что думал лорд Брайт относительно деятельности леди Пейшенс, которая никогда не обращалась к нему за официальным разрешением на эти экспедиции. Она ездила для собственного удовольствия, стражники сопровождали ее добровольно и добровольно же делали все, о чем она просила их в поселках. По мере того как доверие между Пейшенс и стражниками крепло, некоторые стали исполнять для нее «поручения». Такое поручение могло состоять в доставке посланий в замки Риппона, Бернса и даже Шокса или в сборе новостей о том, как снабжаются прибрежные города и что происходит в Бакке. Ее гонцы пробирались через оккупированные территории, подвергаясь серьезной опасности. Часто им надлежало вручить ее личный знак – ветку плюща, который она весь год выращивала в своих комнатах, адресатам ее послания. Было написано несколько баллад о так называемых «гонцах плюща», рассказывающих об их храбрости и находчивости и напоминающих о том, что даже самые высокие и крепкие стены в конце концов сдаются всепобеждающему плющу. Может быть, самым известным был подвиг Пеней, самой юной посланницы Пейшенс. В возрасте одиннадцати лет она прошла весь путь до ледяных пещер, в которых скрывалась герцогиня Бернса, чтобы принести ей сообщение о том, где и когда причалят корабли с припасами. Часть этого пути Пеней проехала в пиратском фургоне, груженном мешками с зерном. Она бежала из самого сердца лагеря пиратов, а перед этим подожгла палатку их вождя, чтобы отомстить за своих «перекованных» родителей. Пеней не дожила до тринадцати лет, но подвиги ее будут помнить долго.
Другие гвардейцы помогали Пейшенс продавать ее драгоценности и родовые земли. Полученные деньги она потом использовала «как ей нравилось, это ее право» – так она однажды сказала лорду Брайту. Она покупала зерно и овец во внутренних землях, и ее добровольцы следили за погрузкой и распределением этих запасов. Корабли с провиантом давали надежду защитникам прибрежных городов. Она расплачивалась подарками с каменщиками и плотниками, которые помогали восстанавливать разрушенные поселки. И она платила – немного, но с искренней благодарностью – тем стражникам, которые вызывались помогать ей.
К этому времени знак плюща вошел в обиход баккипской стражи, и таким образом то, что уже являлось неоспоримым фактом, стало общеизвестным. Эти мужчины и женщины были стражей леди Пейшенс, которая платила им, если у нее находились деньги, и которая, что было гораздо важнее для них, ценила и использовала их, лечила, если они бывали ранены, и защищала своим острым языком от всякого, кто отзывался о них неуважительно. Такова была основа ее влияния и силы, которую она в результате обрела. «Башни редко крошатся снизу вверх», – часто говорила она, уверяя, что это изречение принца Чивэла.
Мы хорошо выспались, и желудки наши были полны. У нас не было необходимости охотиться, и мы шли всю ночь, держась в стороне от дороги, и были гораздо более осторожны, чем прежде, так что не встретили никаких «перекованных». Огромная белая луна освещала наш путь. Мы двигались как единое существо, вбирая в себя все запахи и звуки. Ледяная решимость, захватившая меня, заразила и Ночного Волка. Я перестал беспечно трубить ему о своих намерениях, но мы могли думать о них как бы между прочим. Это был совсем другой сорт охотничьего азарта, вызванный совсем другим сортом голода. В ту ночь мы прошли мили под пристальным взглядом луны.
В этом была солдатская логика, стратегия, которую одобрил бы Верити. Уилл знал, что я жив. Но сообщит ли он об этом остальным членам группы и даже Регалу? Я подозревал, что он жаждет высосать силу моего Скилла, как Джастин и Сирен высосали силу короля Шрюда. Мне казалось, что в этом они находят какое-то извращенное удовольствие и Уилл хочет смаковать его в одиночку. Я был почти уверен, что он будет искать меня и найдет, где бы я ни прятался. Он знал также, что я боялся его, однако, скорее всего, не ждал, что я выйду прямо на него с целью убить не только его самого и всю группу Скилла, но и Регала. Мой быстрый проход к Тредфорду, вероятно, был лучшей стратегией.
О Фарроу говорят, что это герцогство настолько же открыто, насколько скалисты и лесисты берега Бакка. Рассвет застал нас в незнакомом нам типе леса, более светлом и разнообразном. Мы легли отдохнуть в березовой роще на небольшом холме, выходящем на открытое пастбище. В первый раз со времени моего сражения я снял рубашку и осмотрел плечо, по которому ударили дубиной. Оно было черно-синего цвета и болело, если я слишком высоко поднимал руку. И только. Ерунда. Три года назад я счел бы это серьезным ранением. Я окунул бы плечо в холодную воду и наложил повязку с травяной мазью, чтобы ускорить выздоровление. Теперь, хотя все мое плечо было лиловым и я чувствовал боль, когда шевелился, это был всего лишь синяк. Он заживет и так. Я кисло улыбнулся сам себе, натягивая рубашку. Ночной Волк был не так спокоен, когда я осматривал рану на его плече. Она начинала закрываться. Когда я убрал шерсть с краев раны, он внезапно повернулся и схватил зубами мое запястье. Не грубо, но твердо.
Оставь в покое. Оно заживет само.
Там грязь.
Он понюхал и задумчиво лизнул.
Не так уж много.
Дай мне осмотреть ее.
Ты не умеешь просто смотреть. Ты тычешь.
Тогда сиди смирно и дай мне потыкать.
Он согласился, но неохотно. К ране присохли кусочки травы, и их надо было вытащить. Несколько раз он хватал меня за пальцы. Наконец он зарычал на меня, давая знать, что с него хватит. Я не был удовлетворен. Он едва вытерпел, когда я положил на рану немного мази Баррича.
Ты слишком беспокоишься о таких вещах, сообщил он мне раздраженно.
Я ненавижу, когда ты бываешь ранен из-за меня. Это неправильно. Это не та жизнь, которую должен вести волк. Ты не должен быть один и бродить с места на место. Ты должен быть со стаей, охотиться на своей территории, когда-нибудь найти самку.
Когда-нибудь – это только когда-нибудь, и оно либо будет, либо нет. Это дело человека – беспокоиться о вещах, которые могут еще не случиться. Нельзя съесть мясо, пока не убьешь добычу. Кроме того, я не один. Мы вместе.
Это верно. Мы вместе.
Я лег рядом с Ночным Волком.
Я подумал о Молли. Потом решительно выкинул мысли о ней из головы и попытался заснуть. Бесполезно. Я беспокойно метался до тех пор, пока Ночной Волк не зарычал. Потом он встал, отошел от меня и снова лег. Я посидел некоторое время, глядя вниз, на заросшую лесом долину. Я знал, что близок к глупому решению. Я отказывался думать о том, каким бессмысленным и неосторожным оно было. Я набрал в грудь воздуха, закрыл глаза и стал искать Молли.
Я боялся, что найду ее в объятиях другого человека. Боялся, что услышу, как она презрительно говорит обо мне. Но я не смог найти ее вообще. Снова и снова я концентрировался, собирал всю свою энергию и тянулся к ней. Наконец я был вознагражден появлением образа Баррича, который чинил крышу дома. Он был без рубашки, и солнце обожгло его до цвета полированного красного дерева. Его лицо блестело от пота. Он посмотрел на кого-то внизу и раздраженно нахмурился.
