– Я знаю, моя леди. Ты можешь сделать это сама, спасибо тебе большое. У меня хватит забот без того, чтобы выхаживать вас обоих, после того как вы свалитесь отсюда.
В какой-то момент я начал задыхаться и снова чувствовать собственное тело. Я оттолкнулся от него и снова потянулся к Барричу. По крайней мере, я дам ему знать, что еще жив. Мне удалось найти его, но туман застилал мне глаза. Баррич, позвал я его. Баррич, это Фитц! Но его сознание было закрыто и заперто от меня. Я не мог поймать даже проблеска его мыслей. Я проклинал свой неуверенный Скилл и снова попытался пробиться сквозь бурлящие облака.
Передо мной стоял Верити. Руки его были скрещены на груди, он качал головой. Голос его был не громче шепота ветра, и он стоял так неподвижно, что я едва мог разглядеть его. Тем не менее я чувствовал, что ему понадобилась вся его сила, чтобы достичь меня. Не делай этого, мальчик, сказал он тихо. Это только причинит тебе боль. Я внезапно оказался в другом месте. Верити прислонялся спиной к глыбе черного камня, лицо его было в морщинах от усталости. Он тер виски, как будто у него болела голова.
Мне тоже не стоило этого делать. Но иногда так нужно… Не обращай внимания. Во всяком случае, запомни. О некоторых вещах лучше не знать, а риск при работе Скиллом сейчас слишком велик. Если я могу чувствовать и находить тебя, это может и другой. Он нападет на тебя всеми возможными способами. Не привлекай его внимание к своим замыслам. Он не задумываясь использует их против тебя. Откажись от них, чтобы защитить их. Он внезапно стал казаться немного сильнее и горько улыбнулся. Я знаю, каково это, поступить так. Отказаться от них для их же безопасности. Так сделал твой отец. У тебя есть для этого силы. Откажись от них, мальчик. Просто приходи ко мне. Если ты все еще собираешься. Приходи, и я покажу тебе, что можно сделать.
Я проснулся в полдень. От яркого солнца, падавшего мне на лицо, у меня разболелась голова и появилась легкая дрожь. Я разжег костер, намереваясь заварить немного чая из эльфовой коры, чтобы успокоиться, и использовал только маленький кусочек коры и немного крапивы. Я не предполагал, что буду нуждаться в этом так часто, а мне надо было беречь кору. Она понадобится мне после того, как я встречусь с группой Регала. Что ж, это была обнадеживающая мысль. Ночной Волк открыл глаза, посмотрел на меня, потом снова задремал. Я сидел, потягивая свой горький чай, и осматривался. Этот странный сон вызвал во мне тоску по тому времени, когда я был кому-то нужен. Все это я оставил позади. Но не совсем. Я сел рядом с Ночным Волком и положил руку на его спину. Он дернулся от прикосновения и проворчал:
Иди спать.
Ты все, что у меня есть, поведал я, полный тоски и сожалений.
Он лениво зевнул. И я все, что тебе нужно. А теперь иди спать. Сон – это серьезно, сообщил он мрачно. Я улыбнулся и снова растянулся рядом со своим волком, положив одну руку ему на бок. Он излучал простое удовлетворение от полного желудка и долгого сна на теплом солнце. И был прав. Стоило относиться к этому серьезно. Я закрыл глаза и остаток дня проспал без сновидений.
В дни и ночи, которые последовали за этим, мы шли по открытым лесам, перемежавшимся широкими лугами. Фруктовые сады и засаженные поля окружали города. Когда-то, очень давно, я проезжал через Фарроу. Тогда я был с караваном и мы пересекали страну, а не следовали течению реки. Я был тайным молодым убийцей, еще не набравшимся опыта. То путешествие закончилось моим первым испытанием предательства Регала. Я едва выжил. Теперь я снова шел через Фарроу, и в конце путешествия меня снова ожидало убийство. Но на этот раз я ехал один, вверх по реке, человек, которого я собирался убить, был моим собственным дядей, и убивать его я буду по собственному желанию. Я находил в этом глубокое удовлетворение. В другое время это бы меня испугало.
Я сдержал обещание, данное самому себе, и усердно избегал человеческого общества. Мы тенью скользили по дороге и вдоль реки, но, добираясь до городов, далеко обходили их. Это было труднее, чем можно было бы вообразить в такой открытой стране. Одно дело обойти поселок в Бакке, скученный в изгибе реки и окруженный глухим лесом. Другое – пересекать засеянные поля и фруктовые сады и не привлечь при этом внимания чьей-нибудь собаки. До некоторой степени я мог успокоить собак, сообщив им, что мы никому не хотим зла, – если эти собаки были доверчивы. Большинство фермерских собак настолько подозрительно относятся к волкам, что их не могут успокоить никакие уговоры. Более взрослые собаки были склонны с подозрением относиться к любому человеку, странствующему в компании с волком. Нас неоднократно преследовали. Уит мог дать мне возможность связаться с некоторыми животными, но он не гарантировал, что меня будут слушать и поверят мне. Собаки не глупы.
Охота на этих открытых пространствах тоже изменилась. Мелкие животные целыми группами обитали в норах, а более крупные просто убегали от нас. Время, проведенное на охоте, – это время, когда мы не передвигались. Иногда я находил неохраняемые курятники и тихо проскальзывал в них, чтобы вытащить из-под спящих птиц яйца. Я также не стеснялся таскать из садов, мимо которых мы проходили, сливы и вишни. Нашим самым удачным убийством был глупый молодой харагар, представитель семейства диких свиней, которых многие кочевые племена разводят как мясной скот. Откуда забрел этот экземпляр – мы не спрашивали. Клыками и мечом мы повалили его. В эту ночь я позволил Ночному Волку наесться до отвала, а потом вызвал его раздражение, срезав остатки мяса и высушив их над огнем. Потребовалась большая часть дня, чтобы жирное мясо как следует высохло, но благодаря ему в последующие дни мы путешествовали гораздо быстрее. Когда дичь появлялась, мы охотились и убивали, но если ее не было, у нас был копченый харагар.
Таким образом, мы шли вдоль Оленьей реки на северо-запад. Когда мы приблизились к крупному торговому городу у Турлейка, мы далеко обошли его и некоторое время ориентировались только по звездам. Это гораздо больше нравилось Ночному Волку, поскольку мы шли через пространство, в это время года покрытое густыми высокими травами. Часто мы видели вдали стада крупного скота, овец или коз, и реже харагаров. Мой контакт с кочевыми племенами, которые следовали за этими стадами, сводился к наблюдению за тем, как они скачут на лошадях или разводят небольшие костры.
В эти ночи долгих переходов мы снова были волками. Я вернулся к этому состоянию, но знал об этом и говорил себе, что, пока я знаю, это не приносит мне особого вреда. На самом деле, я думаю, что это пошло мне на пользу. Если бы моим компаньоном был другой человек, жизнь моя была бы гораздо сложнее. Мы бы обсуждали дорогу, запасы и тактику, которую нам надо будет избрать, когда мы придем в Тредфорд. Но с волком мы просто трусили вперед ночь за ночью, и наше существование было таким простым, какой только может быть жизнь. Товарищество наше все крепло.
Слова Черного Рольфа запали мне в душу и давали много пищи для размышлений. В некотором роде я принимал Ночного Волка и связь между нами как нечто само собой разумеющееся. Когда-то он был щенком, а теперь стал мне ровней. И другом. Некоторые говорят «собака» или «лошадь», как будто все они похожи друг на друга. Я слышал, как человек называл кобылу, которая прожила у него семь лет, «оно», словно говорил о кресле. Я никогда этого не понимал. Не надо обладать Уитом, чтобы чувствовать товарищество животных и знать, что дружба с животным может быть совершенно такой же полной и крепкой, как дружба между мужчиной и женщиной. Ноузи был веселым, дружелюбным и любопытным щенком, когда был со мной. Кузнечик был жестким и агрессивным, склонным задирать всякого, кто готов был ему уступить, и у него было грубоватое чувство юмора. Ночной Волк не был похож на них, так же как он не был похож на Баррича или Чейда. Я не проявлю неуважения ни к одному из них, если скажу, что с волком мы были ближе.
