– Он мертв, сир. – При этих словах голос Джофф слегка задрожал.
Они вырыли неглубокую могилу и завалили тело камнями. Еще двоих стражников начало рвать до того, как погребение было закончено. Вода была плохая, решили они, хотя я заметил, что Болт, прищурившись, смотрит на меня. Они не удосужились снять меня с лошади. Я схватился за живот, как будто он у меня болел, и опустил голову. Было совсем не трудно казаться больным.
Болт заставил своих людей снова сесть на лошадей, и мы продолжили путь. К полудню стало ясно, что больны все.
Один мальчик раскачивался в седле, пока мы ехали. Болт остановил нас, чтобы чуть-чуть передохнуть, но отдых оказался длиннее, чем он предполагал. Как только одного человека прекращало рвать, рвота начиналась у следующего. Наконец Болт твердо приказал всем вернуться в седла, несмотря на их отчаянные стоны. Мы продвигались вперед, но уже медленнее. Я ощущал кислый запах пота и рвоты от женщины, которая вела мою кобылу.
Когда мы взбирались на небольшой склон, Джофф упала в пыль. Я резко стиснул бока моей лошади, но она только прижала уши, слишком хорошо обученная, чтобы понести от страха. Болт остановил отряд, и все до одного немедленно слезли с лошадей – некоторых рвало, другие просто легли на землю.
– Разбивайте лагерь, – приказал Болт, несмотря на ранний час. Потом он отошел в сторону и согнулся пополам. Его рвало. Джофф не вставала.
Болт вернулся и отрезал веревку, которой мои запястья были притянуты к луке седла. Он дернул за цепь так, что я почти упал на него. Я сделал несколько шагов, потом рухнул на землю, прижав руки к животу. Болт подошел и сел рядом со мной на корточки. Он схватил меня сзади за шею и крепко сжал ее, но я чувствовал, что сила у него была уже не та, что прежде.
– Что ты думаешь, бастард? – хрипло зарычал он. Он был ко мне очень близко, и его дыхание пахло болезнью. – Это была плохая вода? Или что-то другое?
Я невнятно застонал и наклонился к нему, как будто меня вот-вот вырвет. Он устало отодвинулся. Только двоим из его стражников удалось расседлать своих лошадей. Остальные свалились в грязь. Болт бродил среди них, злобно ругаясь. Один из самых сильных стражников наконец начал собирать сучья для огня, а другой пополз мимо ряда лошадей, пытаясь расстегнуть и снять седла. Болт подошел ко мне и прикрепил к моим лодыжкам короткий кусок цепи.
Еще два стражника умерли в этот вечер. Болт сам оттащил их тела в сторону, но на большее сил у него не хватило.
Огонь, который им удалось разжечь, быстро погас. Ничем не освещенная ночь на равнине была темнее всех, которые я когда-либо видел, и сухой холод был частью этой темноты. Я слышал стоны людей. Кто-то бормотал о проклятом животе. Я слышал беспокойное фырканье непоенных лошадей и с тоской подумал о воде и тепле. Боль мучила меня. Запястья были стерты наручниками. Они болели меньше, чем плечо, но боль была постоянной, и я не мог ни на минуту забыть о ней. Я решил, что моя ключица в лучшем случае треснула.
На рассвете Болт спотыкаясь подошел к месту, где я лежал. Глаза его провалились, щеки впали. Он упал на колени рядом со мной и схватил меня за волосы. Я застонал.
– Ты умираешь, бастард? – спросило он хрипло. Я снова застонал и попытался вырваться. Казалось, это его удовлетворило. – Хорошо. Это хорошо. Некоторые говорят, что ты на нас свое колдовство наслал, бастард. Но я думаю, плохая вода может убить человека, будь он грязный колдун или благородный лорд. И все равно. На этот раз я хочу быть уверен.
Он вытащил мой нож. Когда он вцепился мне в волосы и потянул голову назад, чтобы обнажить горло, я поднял свои скованные руки и ударил его по лицу цепью. В ту же секунду я толкнул его со всей силой Уита, которую мог собрать. Он упал на спину, перевернулся, прополз немного и снова уткнулся в песок. Я слышал, как он тяжело дышал. Потом дыхание смолкло. Я закрыл глаза, прислушиваясь к этой тишине, и ощущал конец его жизни и лучи солнца на моем лице.
Через некоторое время, когда встало солнце, я заставил себя открыть глаза. Было сложно подползти к телу Болта. Мои мышцы закоченели, и все боли слились в одну, разгоравшуюся с каждым движением. Я тщательно осмотрел его и обнаружил серьгу Баррича в кошельке. Странно подумать, что я задержался и вставил ее в ухо, чтобы она не потерялась. Мои яды тоже были на месте. Чего в его кошельке не было, так это ключа от моих наручников. Я начал отделять мои вещи от его, но пики солнечных лучей впивались мне в затылок. Тогда я просто прицепил его кошелек к своему поясу. Что бы там ни было, теперь это принадлежало мне. Раз уж ты отравил человека, подумал я, можно его и ограбить. Теперь, по-видимому, благородство было не для меня.
Ключ, по всей вероятности, у того, кто заковал меня, решил я. Я подполз к следующему телу, но не нашел в кошельке ничего, кроме трав для курения. Я сел и услышал приближающиеся неуверенные шаги. Я поднял глаза и прищурился от солнца. Ко мне медленно двигался мальчик, он пошатывался. В одной руке у него был мех с водой. В другой, так чтобы я мог видеть, он держал ключ. В дюжине шагов от меня он остановился.
– Твоя жизнь за мою, – прохрипел он. Он покачивался. Я ничего не ответил. – Вода и ключ от наручников. И можешь взять любую лошадь. Я не буду драться с тобой. Только сними с меня проклятие. – Он казался таким юным и несчастным. – Пожалуйста! – взмолился он внезапно.
Я почувствовал, что медленно качаю головой.
– Это был яд, – сказал я. – Я ничего не могу для тебя сделать.
Он горестно и недоверчиво смотрел на меня.
– Значит, я умру! Сегодня? – Эти слова он прошептал. Его темные глаза впились в мои. Я кивнул.
– Будь ты проклят! – взвизгнул он, сжигая в этих словах всю жизненную силу, которая в нем оставалась. – Тогда ты тоже умрешь. Прямо здесь! – Он отбросил от нас ключ и побежал к лошадям, размахивая руками.
Животные всю ночь стояли нерасседланные и все утро надеялись на зерно и воду. Они были хорошо обучены. Но запах болезни и смерти и непонятное поведение мальчика – это было слишком даже для них. Когда он закричал и упал лицом вниз, почти добежав до них, большой серый мерин, фыркая, поднял голову. Я послал ему успокаивающие мысли, но собственных мыслей у него не было. Он нервно отпрыгнул в сторону, потом внезапно перешел в галоп. Остальные лошади последовали за ним. Их копыта не стучали по равнине; скорее, это было похоже на затихающий шум грозового дождя, который уходит, унося с собой всю надежду на жизнь.
Мальчик больше не шевелился, но прошло еще некоторое время, прежде чем он умер. Я вынужден был слушать его тихие рыдания, обшаривая траву в поисках ключа. Мне отчаянно хотелось разыскать мехи с водой, но я понимал, что если уйду с места, где он бросил ключ, то уже не смогу выделить этот ничем не примечательный кусок песка. Поэтому я ползал на четвереньках, наручники резали и терли мои запястья и лодыжки, а я отчаянно вглядывался в землю единственным зрячим глазом. Даже после того, как звуки его рыданий затихли, когда он умер, они все еще звучали в моем сознании. Иногда я слышу их и сейчас. Еще одна молодая жизнь была бессмысленно погублена ради безумного желания Регала отомстить мне. Или, может быть, моего желания отомстить ему.
