***
- Я так понимаю, полной записи мы не увидим? - не страдая излишним пиететом, озвучиваю вслух то, что в голове и так вертится последние пару минут.
- К сожалению, именно сейчас не вижу технической возможностью, - бесстрастно отвечает преподаватель.
- Что за неуместный интерес к посторонним моментам? - морщится общественный обвинитель, давая скрытым эмоциям прорваться наружу.
Хм. А ведь этого, по идее, не должно быть. Если объективность у нас хоть каким-то местом в приоритетах.
- Отрабатываю обе точки опоры под своей позицией, - пожимаю плечами, ориентируясь больше на полицейского. - Во-первых, суду наверняка будут интересные мотивы: с чего это бледная мышь вроде меня бросилась на пятерых здоровяков? Когда один только чёрный пояс из них легко размажет меня по ближайший стенке?
- Не размазал же, - вроде как доброжелательно роняет педагог.
- Это только сегодня, - пренебрежительно отмахиваюсь от откровенной шпильки. - Сколько лет размазывал же. Но самое интересное во всей этой ситуации - у Сэя Нагано проблемы наступили действительно никак не из-за меня.
Скажем, я это знаю с высоты своего достаточно немалого опыта. Но как это доказать другим - вот в чём вопрос. Впрочем, кто-то что-то говорил об экспертизе. Я в ситуации уверен, надо просто гнуть свою линию.
Попутно, масла в огонь подливает резкая смена оперативной обстановки. Кавасима, вернувшись после своего разговора непонятно с кем в коридоре, резко сбавляет обороты по поводу наших с ним отношений.
Это, кстати, было ожидаемо в свете моего разговора с начальником отца.
Вместо личных претензий, он ложится на курс педалирования травмы Нагано. И вот тут начинается самое интересное, если говорить о теории.
Если бы ударом кулака в голову было так легко убить человека, профессионально занимавшегося каратэ, этот мир был бы совсем иным.
Кстати, с подачи Цубасы я не поленился - и изучил то, что нашёл о годзю-рю в сети. Это действительно жёсткий стиль. Жёсткий в том плане, что система закалки тела продумана на много шагов в разные стороны. Скажем, уж сосуды-то в голове имеющего чёрный пояс точно просто так не порвутся.
Открывать здесь лекцию по сопромату сейчас не буду, но понятно даже ежу: конкретно у этого каратека вначале сломались бы кости черепа. Челюсть, скула над челюстью. Височная кость. Потому что сосуды намного эластичнее и прочнее на разрыв, чем кость на пробой.
Если же порвался его сосуд, а кости целы - значит, причина глубже, либо вообще не там.
Цубаса обещала порыться в кое-каких профильных библиотеках, как только освободится от ухода за Ю; но общую линию защиты я себе и так представляю. Другое дело - стоит ли её светить сейчас?
Дверь в помещение отворяется без стука и на пороге возникает взъерошенная Мивако. У неё за спиной возвышается парняга навроде Рюсэя, которого лично я ночью за юриста бы не принял никак, особенно в тёмном переулке.
- Маса, привет! - секретарша отца бросается ко мне, обнимаясь по-родственному.
Хм, в голове сами собой тут же возникают абсолютно не те мысли. Эх, где моя Цубаса. Шестнадцать лет есть шестнадцать лет.
Похожий на Длинного здоровяк тем временем въедливо изучает документы присутствующих, после чего сует общественному обвинителю свои:
- Я буду представлять интересы семьи Асада.
- У вас ограниченная по времени доверенность, - хмурится прокурор.
Полицейский неожиданно подмигивает мне так, что никто не видит.
- А зачем вы мне это говорите? - Мгновенно цепляется к словам правоохранителя мой адвокат. - Просто пообщаться? Или вы хотите поруководить моим доверителем, на какой срок и какие доверенности ему выдавать?
- Я сейчас буду вводить вас в курс дела, а через пару дней ваша доверенность закончится, - недовольно отвечает обвинитель. - Если семья заменит вас на кого-то другого, мне придется вводить в курс и его.
Наш юрист молча пожимает плечами, словно говоря что-то грубое.
- А что, уже есть какое-то дело? - Мивако отлипает от меня и поворачивается в сторону остальных.
- У независимого расследования, от имени общественного обвинения, в моём лице, есть обоснованные подозрения насчёт виновности ... - дальше чин прокуратуры обтекаемо формулирует, что я могу быть виноват.
Попутно, он усматривает во мне потенциальную опасность для окружающих, на основании только что отсмотренного обрывка ролика.
Дискуссия между высоким сопровождающим Когу и представителям закона за какие-то несколько секунд разворачивается в полноценный пожар конфликта.
Честно говоря, юридические категории, которыми они оперируют, от меня ускользают.
Из того, что я могу оценить лично, перед глазами напрягаются лишь плотно сжатые губы секретарши отца.
- Довольно, - одним негромким словом она останавливает адвоката. - Продолжим в суде.
Начальник образовательного процесса только что руки не потирает.
Инспектор Садатоши задумчиво молчит, барабаня пальцами правой руки по тыльной стороне левой ладони.
Похожий на Рюсэя здоровяк только пожимает плечами, оборачиваясь к ней:
- Как скажете.
- Давайте до суда он поедет на моей машине? Со мной? - это в неловкую паузу врезается представитель девятого бюро.
- С удовольствием! - чуть не подскакиваю со своего места, чтобы дать понять родне кое-что между строк.
- Маса, ты уверен? - задумчиво напрягается Мивако.
Кажется, у неё были какие-то свои планы.
- Более чем, - закрываю дискуссию, присоединяясь к полицейскому на выходе из помещения. - Так будет лучше для всех.
Глава 25
- Ты абсолютно не боишься, - не спросил, а скорее заявил полицейский.
Обитатели местного кобана, формально являющиеся коллегами, вместе с представителем прокуратуры довели пацана до его машины и проследили за тем, как они отъехали.
Попетляв по местной непростой парковке, Садатоши выбрался на трассу.
- А должен? - Асада-младший искренне удивился. - Меня что, расстреливать будут?!
- Исключено. Даже в самом худшем случае. - Не стал наводить тень на плетень правоохранитель.
- Ну так а чего тогда переживать? - непонимающе передернул плечами пацан.
- Если твой одноклассник не оклемается, останется инвалидом, есть варианты... Не самые приятные, с точки зрения ограничения личной свободы. - Хидэоми прикинул, что лучших вариантов наладить личные отношения с младшим Асадой не будет.
Полноценной вербовкой происходящий разговор назвать было нельзя. Начать с того, что подобный тип отношений в адрес несовершеннолетних строго запрещался.
