Как много он успел увидеть? Мое сердце забилось быстрее: меня разоблачили. Присутствие старика словно рассеяло тени, в которых я скрывала свою истинную сущность. Не отрывая взгляда от Балдура, я сомкнула пальцы вокруг отмычек, надеясь скрыть их от него.
– Почему ты следишь за мной? – спросила я.
– Если бы ты не вернулась, я положил бы золото на ступеньки храма, как делала всегда ты, – сказал он с тем же невозмутимым выражением лица.
Я уставилась на него в изумлении. Откуда он об этом узнал? Неужели моя тайна была скрыта не так надежно, как я полагала?
– Но поскольку я все же надеялся, что ты вернешься домой, я оставил это в твоем тайнике. Я не знал, сможешь ли ты использовать это там, куда поведут тебя пути Мурайи.
Если Балдур знал об этом тайнике, то видел и отмычки. Тогда, выходит, ему давно известно то, что я пыталась от него скрыть. Схватив мешочек с золотом, я задвинула кирпич на место и поднялась на ноги.
Так, значит, вот оно? Вот как должна была рухнуть та башня из лжи, которую я так кропотливо выстраивала по кирпичикам? Я знала, что когда-нибудь это случится, но никогда не думала, что тем, кто прольет свет на правду, будет Балдур.
– И как давно? – спросила я.
– Никто не зарабатывает так хорошо, продавая травы на рынке, – пояснил он.
Значит, все это время он знал и молчал? Или это была всего лишь догадка, подтвержденная находкой моих отмычек? А впрочем, без разницы.
Конечно, он осуждал меня за то, кем я была на самом деле. Подлая воровка много лет жила под его крышей, сидела с ним за одним столом, делила с ним хлеб и все это время лгала ему. Как мог он простить меня? Образ невинной девушки, который я старалась поддерживать для него, был безвозвратно разрушен.
– Мне очень жаль, – искренне извинилась я, опустив взгляд. – Я не хотела предавать тебя.
– Но ты и не делала этого, – произнес он. Пораженная, я посмотрела на него. – Ты все еще моя Шира. Ты всегда была ею, и ничто из того, что я когда-либо узнаю о тебе, не изменит этого.
– Но ведь я обманывала тебя, – настаивала я.
– Это так, – согласился он. – Но, Шира, если тебе знакомы лишь ствол и кора, дерево все равно останется деревом, даже если ты посмотришь вверх и увидишь ветви и листья. И даже если под землей от нас сокрыто по меньшей мере столько же корней, сколько ветвей у дерева, оно все равно останется все тем же деревом. Не важно, какая его часть доступна твоему взору. Так же и ты остаешься моей Широй, даже если хранишь от меня секреты.
Я недоверчиво уставилась на Балдура, ощущая себя так, словно тяжкий груз падает с моих плеч, и внезапно мне стало намного легче. Я кинулась к старику и упала в его объятия.
– Все в порядке, – прошептал он мне на ухо, поглаживая по спине.
Постепенно я начинала понимать, что обманывалась, убеждая саму себя в том, что я не та альба, которой была в тот день. Она была такой же частью меня, как и все остальное, и, возможно, Мурайя действительно видела во мне больше, чем я прежде считала возможным. Может статься, обычная воровка и не смогла бы выполнить задания, которые будут поставлены передо мной, но я – смогу.
На следующее утро со мной прощалась вся Баштана. Мне не нужна была толпа дворян и слуг, сопровождавших меня в пути на границу, если вместо них со мной был простой народ.
На окраине города большинство жителей остановились. Я в последний раз кивком поблагодарила Балдура, и он ответил мне улыбкой. И тогда я пришпорила своего жеребца. Дети еще бежали за нами по дороге и остановились только тогда, когда впереди показался лес.
– Удачи! – крикнула одна из девочек мне вслед.
Помахав рукой ей и остальным ребятишкам, я снова повернулась вперед. Моя дорожная сумка была доверху набита провизией, золото и отмычки я припрятала поближе к телу, а моя тайна из тяжкого бремени внезапно превратилась в оружие. И я знала, как им воспользоваться.
Я найду этот Сумеречный камень и принесу его во дворец Харана. И тогда до дворян наконец дойдет, что мы, ночные альбы, – вовсе не тот трусливый бесполезный сброд, которым они привыкли нас считать.
Решительно всматриваясь в темноту леса, я прислушивалась к тихому шепоту теней. Я много раз слышала его и раньше, но никогда не позволяла заманить себя в ловушку. Меня, как и всех детей в Фархире, учили любой ценой держаться подальше от границы. Я слышала рассказы о жестокости людей и опасностях, поджидавших нас в Амберане. То, что взывало ко мне оттуда, из темноты, манило и соблазняло, притягивая меня, как по волшебству, – зов, за которым последовали уже слишком многие ночные альбы. Альбы, которые стали жертвами.
Я всегда гордилась, что не стала одной из них, и вот теперь собиралась добровольно пересечь границу. До первых деревьев леса было еще довольно далеко, когда тропинка кончилась. Альбы Баштаны никогда еще не подходили к человеческому царству ближе. Тарос выскочил из седла и впился взглядом в заросли.
– Дальше здесь не ходят, – пояснил он, хотя это было понятно и без его слов.
– Каждый ребенок знает, что в Амберан дороги не ведут, – отозвалась я, сдерживая жеребца. Верхом на нем было бы трудно идти через лес, поэтому я тоже спешилась.
– И все же тебе придется как-то пробраться туда, – заявил Тарос. – Но для такой, как ты, это ведь не составит сложностей? В конце концов, лес – это что-то вроде твоего второго дома, ведь так?
Двое кровопийц дружно захохотали.
– Я справлюсь, – проворчала я.
– Ну конечно, – сказал Тарос. – А теперь передай мне поводья.
– Что, прости? – переспросила я.
– А ты думала, что я позволю тебе увести на верную смерть благороднейшего жеребца из королевских конюшен? Кто войдет в этот лес – не вернется живым. Это ведь тоже каждый ребенок знает.
Взгляд Тароса отчетливо дал мне понять: он твердо убежден, что больше никогда не увидит меня живой. Его губы растянулись в мерзкой ухмылке. Как если бы мне на шею уже накинули петлю, а он оказался палачом, рука которого только что сомкнулась вокруг рычага, открывающего люк. Он только и ждал, чтобы потянуть за него и нанести мне смертельный удар.
– Давай сюда, – вновь потребовал он.
– Вы даже не станете ждать меня, так ведь? – спросила я, переводя взгляд с него на двух альб крови, которые старательно избегали моего взгляда. На меня смотрел только Тарос, и его ухмылка стала еще шире.
Так вот в чем дело. Еще до того, как я смогу выяснить, где люди хранят Сумеречный камень, Тарос уже вернется во дворец, чтобы сообщить о моей прискорбной кончине. Почему он сразу не убил меня собственноручно? Может, его вера в Мурайю была так сильна, что он не хотел вмешиваться в ее волю? Или просто не хотел запачкать руки кровью грязной ночной альбы?
Презрительно фыркнув, я сняла свою сумку с седла и снова повернулась к нему.
