– Хорошо, соглашусь с тобой. Обед и отдых – по распорядку. Если нет больше вопросов, жду тебя в нашей столовой в 13.30.
– Да, герр штурмбаннфюрер.
– Ох, Анкель, знал бы, как ты надоел мне своей официальностью.
– Извините, но я, видимо, иначе не могу.
– Ну, ничего, нам вместе осталось работать не более суток. Потом у каждого своя дорога.
– Да, герр штурмбаннфюрер.
– Свободен!
В 12.30 прозвучали команды офицеров-надзирателей:
– Закончить доставку материала! Новый не загружать! Тележки, тачки – к конусам и площадке! Там же строиться на обед!
Узники давно ждали этой команды. Хоть всего полчаса, но можно отдохнуть и подкрепиться.
Они быстро покатили тележки к конусам на площадке.
У большой кучи песка поставили рядом свои тачки Эрик Влах и Апсель Пехнер. Они оба были немцами, коммунистами, состояли в подпольной группе сопротивления. Их арестовали при попытке подрыва электростанции. Скорый суд приговорил обоих к повешению. Смертная казнь в военное время свершалась быстро. Но случилось чудо. В камере гестапо им объявили, что фюрер помиловал и Влаха, и Пехнера, заменив смертную казнь даже не тюремным заключением, а десятью годами каторжных работ, естественно, на благо Рейха.
Такого еще не было. На следующий день после оглашения приказа о помиловании обоих доставили из родного города Хенсдорф в деревню Туир на берегу Балтики. Оттуда вместе с такими же осужденными на барже перевезли на остров Ургедон. И вот уже прошел месяц, как друзья трудились на стройке.
Поставив тачку, Влах проговорил:
– До сих пор не понимаю, что это будет за поселок. Дома вроде капитальные, из камня, есть школа, больница, управа, мощеные улицы – все, как на материке, но нет даже намека на канализацию, водопровод и электричество.
Пехнер ответил:
– Нашел, над чем ломать голову. Долго ли все это потом провести?
Влах улыбнулся:
– Ты хоть что-нибудь понимаешь в городском хозяйстве?
– Ну, конечно, не как ты, я по этой части не работал.
– Так вот, все коммуникации прокладываются до того, как возводятся здания. И потом, здесь нет ни очистных сооружений, ни водонапорной башни. Я уж не говорю об электростанции.
– И что ты хочешь этим сказать, Эрик?
– Не нравится мне все это.
– Что не нравится? То, что фюрер нас помиловал и отправил на остров на работы? Да по мне лучше сотню таких городов построить, нежели болтаться в петле на виселице.
– Так-то оно так, но уж слишком по-доброму поступил Гитлер. Уж кому-кому, а ему даже понятие такое, как милосердие, неизвестно. У фюрера одно на уме – высшая раса, недочеловеки, арийцы, которые должны иметь все за счет труда других народов. Ненависть к евреям, цыганам, славянам. На его «фабриках смерти» ежедневно уничтожаются тысячи ни в чем не повинных людей, и вдруг такое благородство. Нет, друг мой Апсель, неспроста все это.
– Хватит, Эрик, а то кто-нибудь услышит и донесет в администрацию.
– А смысл? Ну, получит доносчик благодарность… Нас-то не тронут, потому что мы нужны им. Наш рабский труд им нужен.
– А я вот думаю о другом, Эрик, – задумчиво произнес Пехнер.
– О чем же?
– В подполье наверняка не поверят, что нас не повесили только из-за того, что мы нужны на стройке. Решат, что мы предатели.
– Ага, предатели. Ты со своей тачкой совсем разучился думать. Если бы мы в гестапо сдали подполье, всех бы давно арестовали.
– А откуда тебе знать, что их не арестовали?
– Когда нас везли сюда, ты дом Матиса в деревне видел?
Пехнер кивнул:
– Конечно, нас мимо него провели.
– А самого Леона?
– Его не видел.
– А я видел. Он стоял у калитки и смотрел на пленных. А он – важная персона в подполье. Но его не взяли. Значит, и остальных не тронули. Следовательно, мы не предатели.
Пехнер вздохнул:
– Бежать отсюда надо.
Влах тихо проговорил:
– Есть у меня одна идейка.
– Что за идейка?
– Тише, потом…
К ним подошел роттенфюрер из охраны:
– А вам, господа коммунисты и террористы, особое приглашение требуется?
Непривычно вежливо обошелся, мог бы и избить.
– Извините, господин офицер, уже бежим.
Узники кинулись в строй.
Роттенфюрер усмехнулся. Ему было приятно, что его, ефрейтора, назвали офицером.
Строй двинулся к столовой. На обед, как всегда, дали постный суп, надоевшую соленую рыбу, сто граммов хлеба и кружку чая – похоже, на всех заварили только одну пачку. Но и на том спасибо. Отобедав, узники вернулись в бараки, где упали на пол между нарами. До отбоя ложиться на доски строго запрещалось.
Быстро пролетели эти минуты отдыха.
Прозвучала команда:
– Выходи строиться, бездельники!
Это они-то, вырабатывающие по пять-шесть обычных норм, бездельники? Но – не поспоришь, себе дороже выйдет.
Узников повели к конусам и площадке.
Там, берясь за тачку, Пехнер повторил свой вопрос:
– Так что за идейка, Эрик?
– Справа утес видишь? – кивнул Пехнер.
– Ну и что? Да и не утес это – обычный обрыв.
– Нет, не обычный. Там внизу, в заводи, привязана лодка. Двуместная. Ее отсюда не видно.
– Ну и что?
– На ней можно уплыть. Оттуда до берега, до деревни Туир, всего метров восемьсот.
– Уплыть на виду у эсэсовцев?
– Ночью.
– Ага. И кто тебя ночью из барака выпустит?
– Странный ты, Апсель. Мы что, разрешение спрашивать будем? Выйдем в сортир, это разрешено, а там – стены из досок. Тихо выломаем пару-тройку, а дальше вдоль колючки к конусу, оттуда – к обрыву и – в море. Лагерь-то, как и остров, не имеет вышки с прожекторами, а от генератора освещается только основной сектор да площадка у штаба…
Их разговор снова прервал все тот же роттенфюрер:
– Опять нарушаем? Пора наказать.
Влах изобразил покорность:
– Извините, ради всего святого, герр офицер. Руки уже не держат эти тачки.
– Работать, скоты!
Влах с Пехнером покатили тачки под загрузку.
Но до окончания смены работать не пришлось. Бригада строителей наконец-то достроила дом.
За дело взялись отделочники.
