Кеннит шел по кораблю, прикрывая платком ноздри и рот и отовсюду на него смотрели спасенные рабы. Каждый пытался что-то тихо сказать пиратскому капитану. Глаза наполнялись слезами, а головы низко-низко склонялись… Сперва он решил, что внушает им ужас. Потом до него дошло, что людская толпа вполголоса благодарит и благословляет его. И он не мог решить, забавляло это его или раздражало. Ни с чем подобным Кеннит раньше не сталкивался и, не зная толком, как себя вести, на всякий случай изобразил свою обычную полуулыбку. И с нею скрылся в каюте, где раньше помещался начальствующий состав.
Как выяснилось, перекупщики рабов жили на широкую ногу. Это особенно бросалось в глаза по сравнению с тем, в каком скотском состоянии пребывал их живой товар. Кеннит даже согласился с той оценкой, которую Соркор, помнится, дал капитанскому гардеробу. Поддавшись мимолетному капризу, он велел раздать выморочные шмотки рабам: может, найдут им применение. Еще у капитана обнаружились солидные запасы благовонных трав для курения. «Наверное, чтобы смрада не чувствовать», — решил Кеннит. Сам он этой привычке никогда не был подвержен и потому опять-таки велел раздать курево невольникам. А следующей его находкой стали бумаги и карты съеденного змеями капитана, и уж их-то он забрал себе. Больше в каюте его ничто не заинтересовало. «А ведь Соркора небось здорово потрясла обычность обстановки и капитанского барахла, — сказал он себе. — Каково ему было обнаружить, что здесь обитало не чудовище, которое он себе выдумал, а самый обыкновенный мореплаватель и барышник!»
В первоначальные намерения Кеннита входил осмотр нижних палуб: он хотел выяснить, в каком состоянии пребывает корабль, а если повезет, то и найти еще что-нибудь ценное, пропущенное Соркором. Он спустился по трапу в трюм и огляделся заслезившимися глазами… Повсюду были мужчины и женщины. И даже несколько ребятишек. Со всех сторон смотрели глаза, слишком большие на исхудалых лицах. Ему показалось — перед ним был сплошной ком рук, ног и тел, уходивший в неосвещенную глубь трюма. Все лица сразу повернулись к Кенниту… Рафо высоко поднял фонарь, и огонь отразился во множестве глаз. Кенниту увиденное напомнило стаю крыс, собравшихся в ночи у мусорной кучи.
— Почему они так истощены? — неожиданно для себя обратился он к Рафо. — Джамелия отсюда не настолько уж далеко, а от них успели остаться кожа да кости. Их что, совсем не кормили?
Он был ошарашен жалостью, стоявшей в глазах заскорузлого пирата.
— Большинство из них попало на корабль из долговых ям, — ответствовал Рафо. — Некоторые тут целыми деревнями. Сатрап, видишь ли, за что-то прогневался и взвинтил налоги в целой долине. Никто не смог заплатить. Тогда всех собрали вместе и увели продавать. Всю деревню!.. И они говорят, что подобное уже не в первый раз происходит. Их перекупили, засадили в кутузку и кормили впроголодь, чтобы лишних денег не тратить, пока не набралась полная загрузка для корабля. За простых крестьян вроде них большой цены не дают, потому их и стараются продавать целыми партиями. И набивают трюм под завязку, чтобы плавание окупилось.
Он повыше поднял фонарь… Опустевшие кандалы свисали наподобие разорванных паутин и валялись на полу, похожие на раздавленных змей. Сколько же здесь было народу!.. Кеннит понял, что поначалу увидел далеко не всех. Люди сидели и лежали повсюду. А кроме них в трюме не было совершенно ничего. Голые доски. Лишь по углам жалкие клочки подгнившей соломы… Здесь тоже пытались наводить чистоту, но моча и дерьмо слишком глубоко впитались в корабельное дерево, к тому же несчастные обитатели трюма поневоле продолжали справлять нужду прямо здесь же. То бишь запах был такой, что у Кеннита ручьями катились непроизвольные слезы. Оставалось только надеяться, что в полутьме они были не слишком заметны. Он старался дышать как можно реже и, видимо, только поэтому не погиб от удушья. Ему смертельно хотелось как можно скорее выбраться наружу, но он сделал над собой усилие и прошелся по всему трюму.
Он шел, а полуживые люди старались как можно ближе нему подползти. У него слегка зашевелились волосы на затылке, но он не позволил себе оглянуться и проверить, сомкнулась или нет толпа у него за спиной. Потом у него на пути встала женщина. Не то самая храбрая, не то самая глупая. И неожиданно протянула ему сверток тряпья, который прижимала к груди. Помимо воли Кеннит вгляделся-и увидел младенца.
«Он родился тут, на корабле, — хрипло выговорила женщина. — Родился в рабстве. Но ты пришел и освободил. — И она коснулась пальцем синеватого «X», которое прилежные надсмотрщики успели наколоть на лице новорожденного, на щеке около носа. Женщина вновь подняла глаза на пиратского капитана, и в ее взгляде было нечто напоминавшее ярость: — Какой мерой мне тебя отблагодарить?…»
Кеннит понял: еще немного, и его вырвет. В особенности его замутило при мысли о единственной награде, которую она, по-видимому, способна была ему предложить. У нее отвратительно пахло изо рта: в цинготных деснах шатались гнилые зубы. Кеннит только и смог оскалиться в подобии улыбки.
«Назови сына Соркором…»
Она не уловила насмешки в его голосе. И проводила его благословляющим жестом, сияя и держа у груди свое тощенькое сокровище. Остальная толпа придвинулась еще ближе, обдавая волнами зловония.
«Капитан Кеннит… Слава капитану Кенниту!..»
Ему понадобилась немалая выдержка, чтобы не пуститься наутек. Он лишь кивнул моряку, следовавшему за ним с фонарем, и сипло приказал:
«Довольно. Я увидел все, что хотел».
Снова прикрыл надушенным платочком лицо — и как можно скорей взобрался обратно по трапу. Уже на палубе ему понадобилось некоторое время, чтобы усилием воли обуздать желудок, стремившийся вывернуться наизнанку. Стиснув зубы до боли, он смотрел на далекий горизонт, пока не появилась уверенность, что он сумеет не уронить своего достоинства постыдным проявлением слабости. «Ну и подарочек же мне Соркор подсунул…» Корабль выглядел достаточно прочным, но ломаный грош за него даст только тот, у кого начисто отшибло обоняние.
«Хорошенькое приобретение!..» — прорычал он свирепо. И велел везти себя в гичке обратно на «Мариетту». Тогда-то он и решил сбагрить корабль в Кривохожем. Денег за него не дадут, но хоть избавится поскорее. Других дел полно!
…Солнце уже клонилось к вечеру, когда Кеннит наконец надумал съездить на берег. Интересно было все-таки взглянуть, как примет новичков Кривохожий. И как им самим понравится занюханный городишко. «Чего в жизни не бывает. А вдруг уже и Соркор успел убедиться — не делай доброе дело, не будешь за него и наказан?…»
Кеннит отдал соответствующее распоряжение юнге, и к тому времени, когда он, пригладив волосы и надев шляпу, вышел вон из каюты, корабельная гичка была уже приготовлена к спуску, а гребцы напоминали ретивых собак, предвкушающих прогулку. Первейшее развлечение для моряка — поездка на берег, будь то город или несчастная дыра вроде Кривохожего. Кеннит обратил внимание, что все успели переодеться в чистое платье.
От места корабельной стоянки до городской пристани было всего несколько минут на веслах. Кеннит не обращал внимания на ухмылки, которыми обменивались его моряки. Когда они причалили, он первым поднялся по разболтанной лесенке и, поджидая гребцов, обтер платком руки от зеленой слизи, в которой успел испачкаться. Потом извлек из кармана горсть мелочи и раздал морякам, как раздают детям конфетки. Каждому понемногу — разве только на пиво. И предупредил:
