— Чтобы все были здесь, когда я вернусь. Смотрите, не заставляйте меня вас дожидаться.
Моряки собрались кругом него, и Ганкис высказался за всех:
— Ты, кэп, про такое даже не говори. Да после того, что ты сделал, мы тебя тут будем ждать и не сойдем с места, хотя бы все демоны глубин на нас набежали!
Подобное изъявление преданности, прозвучавшее из уст старого пирата, без преувеличения застало Кеннита врасплох. «И что я такого за последнее время для них сделал, что они вдруг так меня возлюбили? Не припоминаю…» Однако слова Ганкиса не только позабавили его, но и некоторым образом растрогали.
— Ладно, ребята, — сказал он. — Я велел меня ждать, но не приказывал издохнуть от жажды. Идите веселитесь, только чтобы не смели задерживаться.
— Ни в коем случае, кэп!.. Ну-ка, парни, поклянемся все как один, что к приходу капитана непременно здесь будем!
Проговоривший это матрос расплывался в такой широченной улыбке, что старая татуировка на его лице так и плясала. Кеннит повернулся к ним спиной, прошагал по причалу и углубился в город. Он слышал, как моряки возле гички яростно спорили, как им лучше и до пива добраться, и капитана вовремя встретить. Кеннит любил озадачивать своих людей такими приказами. Может, когда-нибудь поумнеют… Сам он между делом задумался, чем же все-таки сумел так потрафить команде. Неужели на «Счастливчике» нашлась какая-то добыча, о которой Соркор не счел нужным ему доложить?… Или освобожденные красавицы (ох!..) хором пообещали матросне свою благосклонность?… Кеннит преисполнился подозрений — которые, следует заметить, и без того редко его покидали. Надо, пожалуй, выяснить, где сейчас Соркор и чем именно занят. Пускай он внушил команде, что расточаемые им блага исходят от капитана, — это все равно не извиняет его самоуправства…
Кеннит шел по главной улице маленького городка. Во всем Кривохожем имелось не более двух таверн. Наверняка Соркор если не в одной, так в другой — уж где-нибудь да найдется!
Однако старпома ни там, ни там не обнаружилось. Зато обнаружилось практически все население городка, в восторге справлявшее какой-то праздник прямо на улице между двумя забегаловками. Кеннит увидел вытащенные под открытое небо столы и скамейки. И бочки с пивом, которые выкатывали наружу и прямо здесь же раскупоривали. Подозрения, снедавшие капитана, начали превращаться уверенность. Ему было отлично известно: подобные празднества происходят там и тогда, когда кое-кто начинает щедро швыряться деньгами. И Кеннит напустил на себя всеведущий вид, присовокупив к нему обычную свою язвительную усмешку. Что бы здесь ни происходило — пусть думают что он обо всем знал наперед. Иначе недолго опростоволоситься перед всем честным народом…
— Ничего не говори. Положись на удачу, — предостерег тоненький голосок, раздавшийся из рукава. Талисман на запястье издал мелодичный смешок, выводящий из себя неуместной веселостью. — И, самое главное, не показывай страха! Госпожа Удача не терпит испуга…
И вновь раздался смешок…
Кеннит не осмелился ни поднять руку к глазам, ни даже скосить их вниз. Только не на людях!.. И не было времени подыскать тихий уголок, чтобы побеседовать с талисманом и выяснить, что все это значит. Поздно! — толпа уже заметила его. Кто-то сразу заорал во все горло:
— Кеннит!..
— Капитан Кеннит! Кеннит!!! — немедленно завопили десятки голосов. Рев нарастал, пока не зазвенело в ушах. Толпа сперва повернулась к Кенниту всеми своими лицами… а потом хлынула ему навстречу.
— Храбрись! — не без издевки велел голосок, исходивший из кусочка диводрева. — И улыбайся пошире!
Увы. Кеннит сам чувствовал, что его ухмылочка словно бы примерзла к лицу. Сердце бешено заколотилось в груди, а по спине густо покатился пот: он стоял посреди улицы и смотрел, как на него несется толпа. Люди размахивали кто кулаками, кто кружками. «Ну уж нет! Моего страха вы не увидите. Вы запомните только мою улыбку и то, с каким бесстрашием я вас встретил…» Кенниту не впервой было блефовать, и он знал: такого рода притворство срабатывает только до тех пор, пока сам блефующий верит в его силу. Он тщетно пытался высмотреть в живом море знакомую физиономию Соркора. «Да, я умру, но хорошо бы прежде успеть разделаться с тобой…»
Кеннит ждал, что его разорвут, но люди просто взяли его в кольцо. Кажется, ни один не решался прикоснуться к нему первым. Все держались на почтительном расстоянии — и смотрели на него, смотрели, смотрели… Кеннит тоже оглядел их. Он искал в живом кольце слабину. Или, напротив, того, кто отважится нанести первый удар…
Но тут вперед протискалась здоровущая бабища. И встала перед ним, упершись мясистыми кулаками в широченные бедра.
— Я — Тайелла, — во всеуслышание объявила она. Голос у нее был ясный и звучный. — Я тут, в Кривохожем, за главную!
И уставилась на него так, словно ждала, чтобы он оспорил эти слова. А потом, к его полнейшему и искреннему изумлению… у нее из глаз потоком хлынули слезы. Плача в три ручья, Тайелла добавила:
— И вот что я тебе скажу, капитан: отныне все здесь — твое! Все и всегда! Потому что ты возвернул нам тех, с кем мы уже и свидеться-то не чаяли!
«Положись на удачу…» Кеннит улыбнулся в ответ. И с галантнейшим поклоном одарил женщину собственным носовым платком (успев, правда, при этом от души пожалеть нарядное кружево, которому суждено было втуне пропасть). Тайелла приняла платочек, словно это была вытканная золотом драгоценность.
— Откуда ты знал? — срывающимся голосом выговорила она — Как ты сумел догадаться?… Мы тут все аж прям не знаем, что думать…
— А я такой, — сообщил ей Кеннит. — Кое-что знаю.
«Да о чем она вообще говорит?!!» Про себя он терялся в догадках, но не показывал виду и подавно не спрашивал. И даже не вздрогнул, когда могучая рука Тайеллы обрушилась на его плечо. Видимо, сей сокрушительный удар должен был обозначать дружеское похлопывание.
— Ну-ка тащите чистый стол и все самое лучшее! Дорогу капитану Кенниту! Благословляйте и приветствуйте человека, который избавил наших родичей и соседей от работорговцев! Который привез их сюда к нам для новой жизни на свободе! Благословляйте его!..
Ликующая людская волна подхватила Кеннита и понесла вперед. Его усадили за липкий стол, который тут же завалили печеной рыбой и булочками, испеченными не из муки, а из растолченных корней, богатых крахмалом. Венчала же праздничный обед большая миска супа из моллюсков, сдобренного морскими водорослями. Тайелла уселась напротив и первым делом налила Кенниту в деревянную чашу вина, добытого из кислющих ягод. Следовало предположить, что это была единственная в городе разновидность вина, она же и лучшая. Он отхлебнул и как-то умудрился не содрогнуться. Тайелла, похоже, успела уже изрядно приложиться к рюмашке. Кеннит, движимый политическими соображениями, счел за лучшее прихлебывать потихоньку из чаши, выслушивая из уст градоначальницы историю Кривохожего. Когда подошел Соркор, капитан едва посмотрел на него. Ему только показалось, что у старого морского волка вид был пристыженный. А также просветленный и изумленный. Кеннит испытал сложную смесь омерзения и веселья, заметив на руках у свирепого пирата спеленутого младенца — того самого, со знаком «X» на личике. Молодая мать держалась неподалеку.
