— Как я понял, наш кэп вознамерился подкопить деньжат, чтобы потом в Джамелии прикупить побольше рабов. Да, парни, немалую ораву нам придется перевозить! — И Торк облизнул губы. — Честно вам скажу, аж слюни текут от предвкушения. Особенно если кэп таки послушает моего совета, как доберемся до невольничьих базаров Джамелии. Уж я-то знаю эти базары! И могу распознать добрый товар, когда он попадается мне на глаза. Так что, буде кэп мне скажет, я ему что ни есть самолучших рабов высмотрю. А ежели повезет, даже прихвачу пару-тройку смазливых девчат вам для забавы, парни. Ну? И что ты по этому поводу думаешь, юнга?
Вот это был прямой вопрос, и на него следовало отвечать. Иначе запросто можно было дождаться и сапогом пониже спины.
— Я думаю, — сказал Уинтроу, — что рабовладение безнравственно и беззаконно. А еще мне кажется, что не дело нам обсуждать замыслы капитана.
Говоря так, он по-прежнему не поднимал глаз от работы. Перед ним лежал спутанный ком разномастных старых концов. Уинтроу было поручено распутать его, отложить шкертики
[43]
, еще пригодные для использования по назначению, а все остальное растрепать на отдельные пряди: что-то пойдет на ветошь, что-то пригодится, например, для плетения ковриков. Загрубевшие руки Уинтроу уже не уступали жесткостью никаким тросам. Глядя на них, трудно было представить, что когда-то это были руки художника, умевшего обращаться с цветным стеклом. Но по другую сторону кучи обрывков трудился Майлд, и Уинтроу оставалось только завидовать его ловкости и сноровке. Казалось, молодой матрос просто брал приглянувшийся конец, слегка его встряхивал — и шкертик сам собой выпутывался из плотно сбитого кома, да еще и от узлов освобождался словно бы по собственной воле. И бухты тросов у Майлда никогда не перекручивались так, как у Уинтроу…
— Так-так! Никак огрызаемся?
Тяжелый башмак Торка болезненно уперся в поясницу Уинтроу. Как раз туда, где еще саднил след предыдущего пинка.
— Никак нет, господин помощник! — на одном дыхании выговорил Уинтроу. Он успел усвоить, что раболепие иногда оказывалось наилучшим выходом из положения. Когда отец только отдал его под начало этому животному, Уинтроу пытался с ним говорить, наивно полагая, что перед ним — разумное существо. Но скоро убедился: если Торк чего не понимал — это воспринималось им как подковырка. А попытки объяснить казались ему жалким увиливанием от прямого ответа. Одним словом, чем больше молчишь, тем меньше получишь синяков. Даже если ради этого надо внешне согласиться с кое-какими заявлениями Торка, которые еще совсем недавно вызвали бы у него самый жгучий протест. «Нет, тем самым я не теряю достоинства и не утрачиваю нравственных позиций, — внушал себе Уинтроу. — Я просто пытаюсь выжить. Выжить — чтобы когда-нибудь убежать…»
Подумав о побеге, он даже осмелился спросить:
— А в каких портах мы собираемся останавливаться?
«Если хоть один из них окажется на Срединном полуострове — помру, но сбегу. Буду скитаться, буду нищенствовать… ноги по колено стопчу — но доберусь в монастырь. Расскажу, что со мной случилось, и меня выслушают. Пусть дадут мне новое имя и отправят… куда угодно, только чтобы отец больше никогда меня не нашел…»
— На Срединном ни один из них не расположен, — с явным злорадством сообщил ему Торк. — Так что ежели хочешь вернуться к своему жречеству, сопляк, придется тебе плыть через море!
Второй помощник от души расхохотался, а Уинтроу запоздало сообразил, что его нарочно подначили задать вопрос о портах. Скверно. Если даже тупица Торк настолько легко читал его мысли — дела были воистину плохи. А может, он сам виноват? День и ночь грезил о побеге и возвращении в монастырь — и до того домечтался, что это начало сквозить в каждом его поступке и слове? Мало хорошего, но Уинтроу не видел для себя иного способа сохранить здравый рассудок. А потому только и делал, что пытался найти способ потихоньку выбраться с корабля. Каждый раз, когда его запирали на ночь, он дожидался, пока за дверью стихнут шаги, и пытался открыть ее. Жаль, что он не проявил побольше терпения, когда его только привели на корабль. Несколько вполне неуклюжих попыток побега лишь усилили бдительность команды и капитана: Кайл объявил во всеуслышание, что прозевавший мальчишку будет подвергнут самому суровому наказанию. Понятно, такая перспектива никого не обрадовала. Уинтроу перестали оставлять одного, а работавшие рядом с ним на него же еще и сердились: морякам приходилось не только исполнять свои прямые обязанности, но еще и за юнгой присматривать.
— Ну, парни, мне пора. — Торк занес ножищу, обутую в тяжелый башмак, и несильно, но чувствительно ткнул им Уинтроу в хребет. — Дел невпроворот. Майлд! Остаешься за няньку. Да смотри, чтобы наш красавчик сложа ручки не рассиживал!
Наподдал Уинтроу еще разок — и тяжелым шагом удалился по палубе. Ни один из двоих юнцов, занятых возле кучи веревок, не стал провожать его взглядом. Но, когда Торк отошел уже достаточно далеко и не мог услышать, Майлд спокойно заметил:
— Однажды кто-нибудь втихаря его пришибет и выкинет за борт. И правильно сделает. — Руки молодого матроса ни на миг не оставляли работы. Он весело подмигнул Уинтроу: — Кабы я сам это не надумал!
Уинтроу стало не по себе. Не следует человеку хладнокровно замышлять умерщвление ближнего своего! — это он знал твердо. Сам он Торка ненавидел всей душой и ничего не мог с этим поделать, но убивать его?… Такая мысль ему и в голову не приходила.
А вот Майлду, похоже, пришла.
— Не надо позволять типам вроде Торка нарушать строй твоих мыслей, а с ними и течение жизни, — проговорил он вполголоса. — Даже думать об убийстве ради мщения значит разрушать свою душу. Нам не дано знать, почему Са позволяет людям вроде Торка начальствовать над другими, но мы не должны еще и дух свой предавать им во власть. Станем слушаться их, доколе обязаны, но…
— Я вообще-то на проповеди не напрашивался, — раздраженно перебил Майлд. И с отвращением швырнул на палубу конец, который распутывал: — Да что ты о себе воображаешь, в самом-то деле? Кто ты такой, чтобы мне объяснять, как я должен думать и жить? Ты способен или нет просто поговорить? Попробуй как-нибудь, может, получится. Возьми да и произнеси вслух: «Как я рад был бы голову открутить этой вонючей скотине!» Сразу на душе легче станет. Проверено. — Майлд отвернулся и добавил как бы в сторону, обращаясь не к Уинтроу, а к мачте: — Ну и дерьмо. Ты к нему как к человеку, а он к тебе — будто ты перед ним на коленях стоишь и совета вымаливаешь! Святоша несчастный.
Уинтроу испытал миг горькой обиды, но ее тут же смыло волной искреннего смущения:
— Да я совсем не то имел в виду… — Он уж было собрался сказать, что вовсе не мнит себя выше и лучше Майлда… но понял, что едва не солгал. И, пересилив себя, ответил чистую правду: — Нет, не так. Просто я никогда ничего не говорю, сперва не подумав. Меня выучили избегать праздных и необдуманных речей. И если, живя в монастыре, мы вдруг замечали, что кто-то готов свернуть на кривую дорожку, мы обсуждали с ним это начистоту. Просто чтобы помочь, а не…
