Старикан вновь зашелся свистящим кашлем. Похоже, он был здорово болен.
Кеннит с интересом обнаружил, что роется в недрах кармана. Выудив серебряную монетку, он протянул ее старику:
— Уйми кашель глоточком бренди, дедушка. И доброго тебе вечера.
Тот в величайшем изумлении уставился на денежку… Потом потряс ею в спину уходившему Кенниту:
— Я за твое здоровьичко стану пить, кэп! Да! За твое здоровьичко!
— За мое здоровьичко… — буркнул Кеннит больше про себя. «Вот так оно и бывает. Начал сам с собой разговаривать — и уже не остановиться. Меньше надо нищим на улицах подавать. Люди-то в основном по двое с ума сходят…» Он отставил неприятную мысль. По его наблюдениям, избыточная работа мысли вела прямиком к одиночеству и отчаянию. Уж лучше вовсе не думать. Уподобиться Соркору… который, по всей видимости, в это время мечтал о застенчивой девственнице на своем ложе.
Он, Кеннит, лучше пойдет и купит женщину, которая станет повизгивать и краснеть нисколько не хуже — если таково будет его желание, оплаченное звонкой монетой…
Им еще владела задумчивость, когда ноги принесли его к веселому заведению Беттель. Вечер был не из теплых, но, странное дело, у порога сшивалось гораздо больше бездельников, чем он ожидал. А еще там торчали двое вышибал — по обыкновению улыбчиво-наглых. Кеннит мысленно пообещал себе, что однажды вот ужо сотрет с этих рож намертво приклеенные ухмылки.
Один из двоих осмелился этак лениво обратиться к нему:
— Вечер добрый, капитан Кеннит.
— Добрый, — отозвался он весьма сухо. Кто-то из лоботрясов пьяно захохотал, отчего безмозглый смех распространился и по всему сборищу. Кеннит быстро взошел по ступеням. Музыка сегодня доносилась изнутри заведения определенно громче обычного, ноты звучали фальшиво. Внутри к капитану подскочил все тот же мальчик-слуга. Кеннит вытерпел его расшаркивания, рассеянно кивнул — дескать, удовлетворен, — и шагнул во внутренние покои.
Там, внутри, обстановка отличалась от привычной настолько, что его рука сама собой потянулась к рукояти шпаги. В комнате торчало слишком много народу — и это при том, что Беттель никогда не позволяла клиентам засиживаться. Пришел выбрать себе временную подружку — ну и забирай ее в отдельную комнату веселиться. Это тебе не какой-нибудь дешевый матросский бордель, где девок можно было шлепать и тискать, пока на какой-нибудь не остановишься. Нет! У Беттель было приличное заведение. Все чинно-благородно…
Однако сегодня здесь явно происходило что-то не то. В воздухе витал густой запах циндина, а в креслах, где принимали изящные позы продажные красотки, развалясь сидели мужчины. Девки же стояли по углам или сидели у клиентов на коленях. Улыбки у них были неуверенные, смех вымученный. Кеннит обратил внимание, что они все время поглядывали на бандершу. Кеннит тоже на нее посмотрел. В этот раз ее черные волосы были завиты блестящими крутыми кудряшками. И даже многочисленные слои пудры не могли скрыть капель пота на ее лбу и верхней губе, а дыхание явственно отдавало циндином.
— Капитан Кеннит, радость моя! — при виде него воскликнула Беттель с обычной своей наигранной приязнью. И пошла навстречу, распахивая руки для объятия — но, конечно, в последний момент восторженно заломила их перед грудью. Сверкнули позолоченные ноготки. — Посмотри только, радость моя, что я для тебя приготовила! Подожди чуток и…
— Не хочу ждать, — бросил Кеннит досадливо. Его глаза уже обшаривали комнату. «Где?…»
— Я знала, я знала, что ты всенепременно пожалуешь! — знай ворковала бандерша. — Да, когда «Мариетта» причаливает в порту, это теперь трудно с чем-либо спутать! Мы тут все-все-все истории о твоих похождениях слышали! Но мы будем так счастливы, так уж счастливы, если бы ты надумал сам нам обо всем рассказать!..
И она знай хлопала накрашенными ресницами, не забывая выкатывать пышную грудь, еле помещавшуюся в тесном вырезе платья.
— Будь добра, мне то же, что и всегда, — сказал Кеннит. Но она уже ухватила его руку и собралась не то к сердцу прижать, не то утопить в ложбинке между волнующимися полушариями:
— То же, что всегда? Да наплюй ты на это «всегда», мой капитан! Люди не затем посещают заведение матушки Беттель, чтобы получить нечто обычное. Пошли лучше со мной, я кое-что тебе покажу. Я тут для тебя кое-что приберегла…
По крайней мере трое из торчавших в комнате слушали их разговор со вниманием, весьма выходившим за рамки приличного. И ни один из них (как заметил Кеннит) не обрадовался, когда Беттель потащила его к озаренному свечами алькову в сторонке от главного помещения. Кеннит преисполнился любопытства и опаски — и заглянул внутрь.
Он ее никогда раньше не видел. То ли новоприбывшая, то ли во время его прежних визитов всегда была занята. Если кто западал на маленьких светлокожих женщин — это был идеал. Большие голубые глаза, личико сердечком, на щеках — умело нанесенный румянец. Пухлый маленький рот в красной помаде. Мягкие золотые волосы послушными колечками… Беттель нарядила девушку в голубенькое платье и снабдила позолоченными украшениями. И вот она поднялась со взбитых подушек и нежно улыбнулась Кенниту. Она нервничала, но улыбалась все равно нежно. У нее даже соски были накрашены. Чтобы явственней выделялись под прозрачной голубизной платья…
— Все для тебя, капитан Кеннит! — промурлыкала Беттель. — Сладенькая, что твой мед. А уж хороша-то, ну прям куколка. И комната уже приготовлена. Самая большая. Ну? Тебе, наверное, сперва еду подать? Как всегда?
Он улыбнулся бандерше.
— Да. Сначала еду. В той комнате, которую я всегда занимаю. И пусть придет моя всегдашняя женщина. Я, знаешь, в куклы играть не люблю. Неинтересно мне это.
Он повернулся и пошел прочь — к лестнице. Лишь напомнил уже через плечо:
— Да пускай Этта как следует вымоется. И вино, Беттель. Какое следует вино.
— Но капитан!.. — возопила она. В ее голосе вдруг явственно прозвучал страх. — Пожалуйста! Испытай сперва Эворетту!.. Не понравится — я и денег с тебя не возьму!..
Кеннит уже шагал вверх по ступеням.
— Ну и не бери. Потому что она мне не нравится.
Поясницу заранее сводило от напряжения. Он успел рассмотреть в глазах тех троих жгучую алчность. Кеннит достиг площадки и открыл дверь, что вела на узкую лесенку. Вошел и плотно притворил дверь. Еще несколько быстрых, легких шагов — и он стоял на второй площадке, поменьше, там, где горел фонарь. Здесь лесенка делала крутой поворот. Кеннит бесшумно ступил за угол и стал ждать. Очень тихо он вытащил и шпагу, и боевой нож. Скоро внизу негромко скрипнула дверь: вот она открылась — и снова закрылась. Осторожные шаги на лестнице… Судя по всему, за ним шло не менее троих человек. Кеннит хищно улыбнулся. Уж лучше он пообщается с ними здесь, в тесноте, а не под открытым небом, в темноте какого-нибудь переулка. Здесь, если ему хоть сколько-то повезет, первого из убийц он застанет врасплох…
Долго ждать ему не пришлось. Они слишком спешили добраться до него. Вот первый показался из-за угла… и клинок Кеннита мгновенно скользнул по его горлу. Как просто!.. Кеннит с силой швырнул умирающего назад, и тот, невнятно булькая кровью, завалился прямо на подельников. Все трое откатились по ступеням назад. Кеннит тотчас прыгнул следом. Походя он расколошматил фонарь — и в рожи убийцам полетело горячее стекло и не менее горячее масло. Они бешено матерились впотьмах: истекающее кровью тело не давало им продвинуться дальше. Кеннит наудачу сделал несколько выпадов шпагой. Оставалось только надеяться, что умирающий уже сполз к их ногам: пырнуть его вдругорядь значило впустую потратить силы и время. Поэтому Кеннит старался метить повыше. Оба раза его выпады сопровождались воплями боли — к немалому удовлетворению капитана. Хорошо бы еще лестница и закрытая дверь их приглушили… Кеннит нимало не сомневался, что на самом верху его ждали еще сюрпризы. Что ж! Не будем обманывать ничьих ожиданий!
