И на это тоже она могла бы ответить достойно. Причем дюжиной способов. Через неделю она придумает множество вариантов и даже будет в точности знать, как именно следовало бы произнести тот или иной. Но… все это позже. А в тот момент в голову ей не пришло ни единого толкового слова, и она молчала, снедаемая беспомощной яростью, а карета, покачиваясь, неумолимо несла ее домой.
Когда они прибыли, Малта не стала дожидаться, пока Давад вылезет из кареты, — протолкалась мимо него и первая поспешила к знакомой двери. К сожалению, при этом за дверцу экипажа зацепилась кисточка на юбке. Малта услышала звук рвущейся ткани и обернулась с восклицанием отчаяния… слишком поздно! Кисточка, а с нею кусок зеленого шелка в руку длиной уже свисали с дверцы. Давад мельком посмотрел на утраченный лоскут — и захлопнул дверцу, как припечатал. Прошел мимо Малты к двери дома и громко позвонил, призывая слуг.
Ему ответила Нана… «О Са, почему именно Нана?» Старая нянька сердито уставилась на Давада. Потом — на Малту, которая ответила на ее взгляд со всем возможным высокомерием. На мгновение Нана приняла вид оскорбленный и недоумевающий… Потом ахнула от ужаса. И завизжала:
— Малта!.. Это ты или не ты? Что ты наделала!.. Что же ты наделала!..
На эти вопли, естественно, немедля сбежался весь дом. Сперва появилась мать — и буквально расстреляла Давада Рестара негодующими вопросами, ни на один из которых он не сумел ответить. Потом выплыла бабушка — в ночной рубашке и халате, с волосами, увязанными в ночной платок. Для начала она отругала Кефрию за шум и крик, поднятый посреди ночи… При виде внучки бабушка внезапно покрылась бледностью. И сразу отпустила всех слуг, кроме Наны, да и ту отправила готовить чай. Потом бабушка крепко ухватила Малту за запястье и потащила ее через зал в комнату, которая была раньше дедушкиным кабинетом. Вот все собрались внутри, в том числе Кефрия и Давад… и только тогда бабушка обратилась к Малте.
— Изволь объясниться! — приказала она.
Малта выпрямилась:
— Я очень хотела пойти на бал Подношения. Папа сказал, что мне можно! И притом — во взрослом бальном платье, достойном молодой женщины! Я не сделала ничего такого, чего стоило бы стыдиться!
И сама залюбовалась достоинством, с которым все это выговорила.
Бабушка Роника поджала бледные губы… Когда она заговорила, в ее голосе прозвенел лед.
— Значит, — сказала она, — ты и на деле такая же пустоголовая, как на вид. — И она отвернулась от Малты, явно перестав обращать на нее какое-либо внимание: — Ох, Давад, как же мне отблагодарить тебя за то, что вовремя притащил паршивку домой? Надеюсь только, что, спасая нашу репутацию, ты не слишком подмочил собственную. Много ли народу успело заметить ее… в таком виде?
Торговцу Рестару определенно сделалось не по себе:
— Немного… я надеюсь. Сервин Трелл с младшей сестрой. И еще его приятель… Хорошо бы этим и кончилось! — Он помолчал, раздумывая, говорить ли правду. Потом сказал: — Она все еще была там, когда прибыло семейство Винтальи, ну, то, что сегодня представляло Чащобы. Но, думается, они ее не заметили. Хоть раз мое толстое брюхо послужило доброму делу… — И Давад, криво усмехаясь, потер пузо. — Я спрятал ее за собой, а как только они прошли — сунул в карету… Естественно, рядом был мой лакей, — добавил он неохотно. — И другие семьи торговцев приезжали в каретах. Надеюсь, однако, что все сошло не слишком заметно! — Он помолчал, а потом с самым несчастным видом добавил: — Вы, конечно, понятия не имели, что она затеяла?…
— Лично я ничего не знала. Заявляю об этом с облегчением, но и со стыдом, — сурово ответила бабушка. И повернулась к матери Малты, причем в глазах у нее было готовое вырваться обвинение: — Кефрия! Знала ли ты, что на уме у твоей дочери? — И, прежде чем та успела ответить, продолжила: — А если не знала, то почему? Как так могло получиться?
Малта ждала, чтобы мама заломила руки и ударилась в слезы. Так всегда раньше и происходило… На сей раз Малта просчиталась.
— Как ты могла поступить так со мной? — спросила Кефрия. — За что, Малта? За что? — В ее голосе звучало неподдельное горе. — Разве я не говорила тебе, что требуется всего лишь чуть-чуть подождать? Что настанет время, и тебя должным образом представят? Введут в общество?… Что же заставило тебя… на это пойти?
Кефрия была в отчаянии. Малта на миг кое в чем усомнилась… но только на миг.
— Я очень хотела пойти на бал праздника урожая. Я говорила тебе! Много-много раз говорила! Я очень просилась, умоляла, чтобы меня пустили! Только кто меня слушал! Даже после того, как папа разрешил мне пойти и сказал, что у меня будет настоящее платье!.. — Тут Малта помедлила, ожидая, что мать кивнет и тем подтвердит данное ей обещание. Но Кефрия лишь смотрела на нее в молчаливом остолбенении, и Малта перешла на крик: — Удивляешься? Ну и поделом тебе! Я просто сделала то, что папа мне разрешил!..
Что-то переменилось в лице Кефрии. Очень нехорошо переменилось.
— Знала бы ты, до чего мне охота прямо сейчас по щекам тебя отхлестать… так что лучше говори-ка повежливей, девка!
Никогда прежде мать не говорила с ней в таком тоне. «Девка»! Вот как, значит, она ее назвала! Точно Малта была ей не дочерью, а служанкой!..
— Ну так отхлещи!.. — в ярости взвизгнула Малта. — И так уже мне весь вечер испортили, как только могли! Давай, поколоти меня прямо здесь, у всех на глазах! И покончим с этим!..
Какие блистательные планы пошли прахом, какие сладкие мечты оказались безжалостно втоптаны в грязь… Можно ли вообще после этого жить?
Давад Рестар так и заерзал на стуле.
— Я, пожалуй, пойду… — буркнул он торопливо. И поднялся.
— Да ладно, сядь ты, Давад, — вздохнула бабушка устало. — Сейчас чай принесут. Хоть чаем-то можем мы тебя попоить за то, что ты всех нас сегодня спас?… И, пожалуйста, не смущайся театральными истериками моей внучки. Неплохо, конечно, было бы задать Малте какую следует взбучку — небось всем стало бы легче. Только мы никогда еще до такого не опускались… пока.
Она скупо улыбнулась торговцу Рестару и взяла его за руку. Отвела противного толстяка назад к его стулу, и он послушно уселся. Малту чуть не стошнило… Да как могли они настолько не брезговать старикашкой — с его лысиной, блестящей от обильного пота, и плохо сидящей, давным-давно вышедшей из моды одеждой?… Как могли они еще и благодарить его за ее унижение?!
В комнату вошла Нана с подносом и чайными принадлежностями. Из-под мышки у нее торчала бутылка вина, на руке висело полотенце. Она поставила поднос и бутылку на стол — и подала Малте влажное полотенце.
— Вытрись! — коротко приказала старая служанка.
Все взрослые посмотрели на Малту… потом отвернулись. Ей позволят выполнить распоряжение без посторонних глаз. На миг Малта ощутила благодарность… но потом до нее дошло. Ее опять унижали. Ей приказали вытереться, точно чумазой девчонке!..
— Не буду!.. — взвыла она. И швырнула полотенце на пол.
