ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ЗИМА
Глава 20
Цапуны
На побережье Внешнего Прохода совсем немного гаваней, достойных так называться, а уж безопасных среди них — и того меньше. Одна из немногих называется Закоулок. Туда совсем не просто войти, особенно во время отлива, но коли справишься, то попадешь в совсем неплохое местечко, где корабль и команда вполне могут отдохнуть денек-другой в благолепии и тиши.
Большинство портов Внешнего Прохода беспощадно метут жестокие зимние шторма, которые налетают с Дикого моря и порою неделями громыхают о берега страшнейшим накатом. Поэтому разумный капитан, держащий в эту пору курс на юг, на всякий случай старается брать мористее
[65]
и далеко обходит внешние банки побережья. Иначе корабль может выбросить на берег и в щепки расколошматить о скалы.
Вот и Зихель, капитан «Жнеца», нипочем не рискнул идти на стоянку в Закоулок — если бы не случилось так, что запасы питьевой воды на борту оказались подпорчены и даже луженые матросские желудки больше не могли ее принимать.
Не было бы счастья, да несчастье помогло! И команде достался вечер благословенной свободы на берегу. Там ждали их доступные женщины. И пища, не пересоленная коком. И вода, в которой не плавала зеленая слизь…
Трюмы «Жнеца» были заполнены до отказа. Бочки заготовленного мяса громоздились одна на другую, кипами лежали увязанные шкуры, во всех углах стояли кадушки с перетопленным или засоленным жиром. Богатая добыча доставшаяся нелегким трудом! Команде было чем по праву гордиться! Ко всему прочему, они управились быстро: корабль покинул Свечной, свой родной порт на юге, всего пятнадцать месяцев назад. И, понятно, назад корабль шел гораздо быстрее, чем в начале плавания — на север. Наемные матросы рассчитывали на честно заработанную прибавку к жалованью. Охотники и свежевщики вели свои отдельные счета, в которые никто не вникал. А бывшие заключенные из долговых ям знали: теперь только бы дожить до конца плавания — и на берег они сойдут свободными людьми.
Эттель, корабельный юнга, поистине отличился, заработав себе помимо жалованья еще и пай, полагавшийся свежевщику. Это привлекло к нему повышенное внимание любителей игры в кости (а таких в команде было немало). Застенчивый парнишка, однако, упрямо отказывался играть на свой будущий заработок. Ко всеобщему изумлению, он также наотрез отказался перейти к охотникам и свежевщикам насовсем, предпочтя остаться обычным матросом. И, сколько бы к нему ни приставали с расспросами — дескать, почему так, — юнга лишь усмехался и пояснял:
— Да ну их. Моряк, он и есть моряк, он в любую сторону на корабле может пойти. А эти только и делают, что каждый год на север таскаются. Я там разочек побывал — и хватит с меня!
Поистине трудно было придумать лучший ответ. Охотники, отвергнутые юнгой, остались любоваться собственной крутостью, а моряки одобрительно кивали и думали про себя, какой разумный выбор сделал парнишка. Брэшен же задавался вопросом — сознательно Альтия вычислила такой ответ, чтобы все от нее отвязались и никто не обиделся, или он «придумался» сам, благодаря счастливой случайности?
Он поглядывал на нее с другого конца таверны. Она сидела на кончике скамьи, вертя в руках все одну и ту же кружку темного пива. Слушала застольные разговоры матросов, согласно кивала. Смеялась, если кто-то шутил. Когда же к ней начинали липнуть портовые шлюхи — весьма убедительно разыгрывала застенчивого юнца. «Настоящий член команды, — сказал себе Брэшен. — Наконец-то».
Тот первый вечер на острове ее здорово переменил. Она уяснила себе, что может великолепно справляться, если дело не требует грубой физической силы. Посмотрев, как она управляется, ее тут же произвели в свежевщики на все время охоты — и день ото дня ее нож мелькал все стремительней и веселей. Эта новообретенная уверенность в себе осталась у нее и потом — в плавании. Альтия просто начала подгадывать себе работу, требовавшую не силы, а ловкости и быстроты. Она по-прежнему надрывалась и лезла из кожи вон, когда приходилось впрягаться наравне с мужиками, но этому никто не удивлялся — ведь ее считали подростком. «Если Этт так шкурял котиков, — полагали матросы, он и в других делах преуспеет, как только наберется силенок!»
Брэшен в два глотка расправился с пивом, еще остававшимся в кружке, и поднял ее повыше, требуя добавки. «А у девки, — сказал он себе, — хватает ума не напиваться с матросами!» И он одобрительно кивнул про себя. Он ее, похоже, недооценил. Она точно выдержит это плавание, если будет продолжать так же лихо, как начала. Всю жизнь юнгой наниматься у нее, конечно, не выйдет. Но в этот раз, пожалуй, сойдет…
Подошла официантка и налила ему пива. Брэшен кивнул ей и запустил через стол монетку. Девушка с серьезным видом взяла ее, присела в легком реверансе и устремилась к соседнему столику. «Очаровательная малютка, — подумалось Брэшену. — И как только отец ей позволяет в общем зале работать?» Судя по ее поведению, официантка вовсе не принадлежала к числу девиц легкого поведения, шнырявших по залу, но… все ли моряки разберутся в таких тонкостях и проявят должное уважение? Брэшен проследил глазами за тем, как она сновала туда и сюда, разнося выпивку и угощение, и отметил, что большинство матросов все поняли правильно. Вот кто-то все же попробовал ухватить ее за рукав, но девушка ловко увернулась. Подойдя к юнге Эттелю, она остановилась подле него и с улыбкой о чем-то спросила. Альтия долго и внимательно созерцала содержимое своей кружки… потом все же позволила налить еще. Улыбка, которой одарила ее официантка, была гораздо дружелюбнее той дежурной, с которой она обращалась к другим посетителям. Брэшен не смог сдержать усмешки. Альтия очень похоже изображала мальчишку. Застенчивость же корабельного юнги, вполне возможно, только придавала ему в глазах девушки еще большую привлекательность. И Брэшен только гадал: Альтии в самом деле было не по себе от такого внимания или она опять притворялась?
Он отставил кружку, потом расстегнул куртку. Очень жарко! В комнате было слишком жарко натоплено. Брэшен улыбался собственным мыслям. Ему было сейчас так хорошо. Тепло, сухо. И палуба не качается под ногами. И даже беспокойство — постоянный спутник мореплавателя — на время отступило куда-то. Когда они придут с грузом в Свечной, он получит достаточно денег, чтобы дать себе некоторую передышку. Будем надеяться, в этот раз ему достанет ума не просаживать все тут же. Нет уж, ни в коем случае! Он наконец послушает давнего совета капитана Вестрита и отложит немножко. А еще у него теперь наконец-то был выбор. Он знал: на «Жнеце» будут более чем рады удержать его у себя. Так что можно ходить в море на промысловике, покуда не надоест. А можно по прибытии в Свечной попросить рекомендацию да и присмотреть местечко на другом корабле. Получше, побыстрее… почище, чем «Жнец». Пускай это снова будет торговый корабль. Скорее поставить белые паруса — и полным ходом из порта в порт, из порта в порт… Да.
Нижняя губа ощутила жжение, некогда столь привычное, и Брэшен поспешно передвинул языком кусочек циндина. Зелье, как и обещал продавец, было что надо. И весьма жгучее. Брэшен отхлебнул еще пива, чтобы охладить рот. Сколько лет он не прикасался к некогда любимому дурману?… Капитан Вестрит в этом отношении был сущим тираном. Заподозрит кого-нибудь, что баловался циндином на борту ли, на берегу, — и велит губу показать. Малейший признак ожога — и в ближайшем порту гонит нарушителя с корабля безо всякой пощады. И денег не платит… Кстати, о деньгах. На этот циндин Брэшен себе заработал здесь же, в таверне, за игральным столом. Еще одно развлечение, которому он долгонько не предавался… Но, проклятье, надо же человеку когда-то раскрепоститься, и, спрашивается, почему не сегодня?
