— Я думаю — если я не уйду прямо сейчас, то потом уже сам не смогу.
— А я вполне могу помешать тебе, — хриплым шепотом предупредила она. — Все, что требуется, это переполох поднять. Один мой крик — и вдогонку за тобой бросятся все, сколько их ни есть на борту!
— Знаю. — Он прикрыл глаза и потянулся через фальшборт, стараясь к ней прикоснуться. Его пальцы дотронулись до ее волос. — Но я не верю, что ты вправду так поступишь. Не верю, что ты так поступишь со мной…
Краткое прикосновение осталось в прошлом — Уинтроу выпрямился. Привязал узелок к поясу длинным концом… И полез вниз по якорной цепи.
— Уинтроу… не надо… здесь, в гавани, прячутся змеи… они могут тебя…
— Ты мне никогда не лгала, — упрекнул он ее еле слышно. — Не пытайся же теперь удержать меня ложью.
Потрясенная, она хотела было что-то сказать… но не смогла выдавить ни словечка. Вот он достиг воды и сунул в нее сперва одну босую ступню…
— Са спаси и помилуй! — вырвалось у него. Вода была неимоверно холодная. Уинтроу решительно сполз вниз и погрузился в нее. Проказница расслышала хриплый вздох: видно, у него перехватило дыхание. Потом он выпустил цепь и поплыл прочь — неуклюже, медленно, «по-собачьи». Привязанный узелок плыл следом, подпрыгивая на волнах.
«Уинтроу!!! — мысленно закричала она. — Уинтроу, Уинтроу, Уинтроу!!!» Беззвучный крик, сухие слезы… Она так и не подняла тревоги. И не потому, что боялась привлечь внимание змей. Ее лишила голоса преданность и любовь. «Нет, — твердила она про себя. — Он не может… в самом деле… Он Вестрит. А я — семейный корабль. Он не покинет меня. Во всяком случае, надолго. Он выберется на берег и зашагает по улицам темного города. Он останется там… на час, на день, на неделю… это свойственно людям — выходить на берег. Но потом они всегда возвращаются…»
Конечно же, он к ней вернется. Вернется сам, по собственной воле. И признает наконец, что его судьба, его предназначение — здесь…
Проказница плотно обхватила себя руками и крепко стиснула зубы. Нет, она не закричит. Она подождет. Подождет, пока он все поймет сам — и сам к ней вернется.
Будем надеяться — она уже достаточно хорошо успела его изучить…
— Скоро рассвет…
Кеннит произнес это до того тихо, что Этта еле расслышала.
— Да, — отозвалась она нисколько не громче.
Она лежала у него за спиной, очень близко, но не прикасаясь. Быть может, он разговаривал во сне? В таком случае его не следовало тревожить. Он очень редко засыпал, пока она находилась с ним в постели, — а ей почти никогда не дозволялось делить с ним ложе, подушки и телесное тепло более чем на час-другой.
Кеннит вновь подал голос. Это был даже не шепот, а нечто вовсе едва уловимое:
— «Когда мы в разлуке, Лучами рассвета ко мне Твои прикасаются руки…» Знаешь эти стихи?
— Я… — неуверенно выдохнула Этта. — Это отрывок из какой-то длинной поэмы… У меня никогда не было времени изучать поэзию…
— А тебе незачем изучать то, чем ты и так являешься. — Он даже не пытался скрыть нежность, прозвучавшую в голосе. Сердце Этты замерло. Она не смела дышать. — Поэма называется «К возлюбленной Китриса». Она старше Джамелии. Она восходит ко дням Древней Империи. — Он вновь на время замолк. — С тех пор как я встретил тебя, эти стихи мне всякий раз о тебе напоминали. Особенно вот эти строки: «Не могут пустые слова, Вобрав, уместить мою нежность. Я губы сомкну И брови нахмурю, Чтоб в рабство страсти не впасть…» — Кеннит помолчал еще и добавил: — Чужие слова. Произнесенные устами другого мужчины. Хотел бы я, чтобы они были моими.
Этта ни звуком не нарушила тишины, сопроводившей его речи. Лишь про себя смаковала каждое слово, одно за другим навсегда отправляя в сокровищницу воспоминаний. Теперь, когда смолк его шепот, она слышала только ритмичное дыхание, казавшееся чем-то единым с журчанием и плеском воды у форштевня… Настоящая музыка, вместе с токами крови разбегавшаяся по ее телу. Потом она собрала в кулак все свое мужество и отважилась тихо проговорить:
— Сладостны твои слова, но нет в них нужды. И никогда не было…
— Тогда проведем в тишине все мгновения, оставшиеся до рассвета.
— Проведем…
Ее рука прикоснулась к его бедру. Легко-легко, словно невесомо опустившаяся пушинка. Кеннит не пошевелился и не повернулся к ней. Но Этте того и не требовалась. Ей, привыкшей так долго довольствоваться столь малым, слов, только что произнесенных Кеннитом, и так хватило бы на целую жизнь. Когда она закрыла глаза, из-под ресниц сбежала одна-единственная слеза и проложила влажный след по щеке.
В темноте капитанской каюты кривилось в улыбке маленькое деревянное личико…
Глава 23
Джамелийские работорговцы
Была одна песенка, памятная ему еще со времен раннего детства… О том, как сияют на солнце белые улицы Джамелии. Уинтроу поймал себя на том, что потихоньку напевает ее, пробираясь по заваленному мусором переулку. Справа и слева высились деревянные стены зданий. Они загораживали солнце, зато морской ветер несся здесь, как по трубе.
Как он ни старался уберечь от воды свое жреческое облачение, соленая влага таки до него добралась. Теперь мокрая ткань шлепала его на ходу по ногам. Однако зимний день был необычайно теплым даже для здешнего климата, и Уинтроу довольно успешно убеждал себя, что на самом деле ему нисколько не холодно. А как только высохнет одежда и кожа — будет вовсе попросту здорово.
Его ноги так ороговели от постоянного хождения босиком, что их не беспокоили даже битые черепки и занозистые деревяшки, попадавшиеся на земле. «Запомни простую вещь, — приказал он себе самому. — Не обращай внимания на недовольно урчащее брюхо; порадуйся лучше тому, что все же не замерзаешь!»
А самое главное — теперь он был свободен.
Только выбравшись по мелководью на берег, он окончательно понял, до какой степени угнетало его заточение на корабле. Его сердце воспарило за облака еще прежде, чем он отжал воду из волос и натянул подмоченное облачение. Свободен!!! И пускай до монастыря оставалось еще много дней пути, и пускай он понятия не имел, каким образом станет добираться туда. Ничего — уж как-нибудь доберется! По крайней мере, попытается. Самое главное — его жизнь снова принадлежала ему самому. Он принял вызов, и сердце его пело. Быть может, побег окажется неудачен. Быть может, его снова поймают. Или в дороге он падет жертвой еще какого-нибудь зла… Все это пустяки. Важно то, что он воспринял силу Са и сделал поступок. Решился — и совершил. И это навсегда останется с ним. А там будь что будет. «Я не трус!»
Наконец-то он сумел доказать это себе самому.
Джамелия была намного больше всех дотоле виденных им городов. С борта корабля он все больше рассматривал сверкающие белые башни, шпили и купола дворцового комплекса на холмах: пар, вечно поднимавшийся над Теплой рекой, шелковистыми клубами оттенял это невероятное диво. Но… оттуда, где сейчас находился Уинтроу, до верхнего города было весьма далеко. Покамест он шагал переулками нижнего. И успел уже убедиться, что приморская часть Джамелии была загажена и неприглядна точно как в Крессе — да и еще посильнее. В Удачном, например, подобного убожества не было и в помине.
