— Скажи спасибо, идиот, что за неё не взялся наш отец.
— Она мне хотя бы не изменяла.
Младший брат сознательно, абсолютно расчётливо проехался по его самолюбию. Со знанием дела и мстительным удовольствием надавил на больное место. Габриэле, теперь Изабелла… Данте не мог знать того, что происходит у Алека в душе, но он мог бы представить, поставить себя на его место… Нет. Данте мстил, и Алек больше не желал это терпеть.
— Хочешь ударить меня? Валяй. Я знаю, ты давно этого хочешь. Тебя бесит одна мысль, что я могу послать нашего папашу далеко и надолго, а ты нет. Потому что ты трус, Алек…
У обоих зазвонили телефоны. Алессандро только сейчас понял, что держит Данте за грудки — даже не заметил, как сорвался с места, как перевернул стул, как махом преодолел разделяющее их расстояние. И как взбесило то, что Данте даже не испугался. Чёртов мелкий говнюк. Опомнившись, Алек резко тряхнул его и отпустил. Едко усмехнувшись, брат попятился назад и одёрнул пиджак. Отвернувшись друг от друга, оба сняли трубки. Судя по его негромкому «да, милая» Данте звонила жена. Алеку — Фалани.
— У нас ЧП. Срочно приезжай в особняк.
Да что это за день такой? Алек и Данте переглянулись и оба синхронно бросились к двери.
- 2 -
— Лита говорит, что её подставили, — произнёс Данте за целый час безумной гонки до Маленькой Италии, где располагался родительский дом. — Сказала, что за ней едут. Алек?
Алессандро бросил на брата короткий взгляд, стараясь не слишком отвлекаться от дороги.
— Что происходит?
— Я не знаю. Но наверняка знает отец.
Данте поджал губы и опустил голову. У Алессандро сжалось сердце. Справа от него сидел не заносчивый адвокат Данте Корелли, а тот вихрастый мальчишка, которому здорово влетело за то, что он протащил в особняк старый, чёрт знает где найденный мотоцикл и чуть не спалил гараж, пытаясь его реанимировать.
Глава 37. Обрыв
- 1 -
Потом Алек долго не мог поверить в то, что произошло. Он долго торчал в уборной, до красноты натирая руки под струёй горячей, как кипяток воды — пытался смыть кровь. Потом сидел на крыльце и курил толстую кубинскую сигару, пока голова не закружилась, пока не затошнило от едкого, концентрированного табачного дыма. Голоса в голове галдели без перерыва: рыдания матери, протесты Джулиано, грозный рёв отца. И молчание Данте. Удивительная, так несвойственная ему покорность судьбе. Молчание, которое врезалось в память не хуже самого громкого крика…
На лестнице дома их ждал Лео Фалани.
— Ни черта не везёт вам с жёнами, парни. Крепись, Данте, — он сжал брату плечи в жесте поддержки, но Данте нервно сбросил его руки.
— Какого чёрта происходит?!
— По приказу синьора Руссо мы провели внутреннее расследование. Лита — предатель.
У Алессандро тогда сердце свалилось куда-то в кишки, перед глазами заплясали ступеньки — первая, вторая, десятая — пока он, словно обезьяна, карабкался, спотыкаясь, по крутой лестнице вслед за сорвавшимся на бег Данте. Лишь бы не наделал глупостей. А Лита… «Обещай мне, что с ней ничего не случится». Алек не мог ему обещать. Алек не знал, что ждёт их за дверьми особняка. Не знал, но догадывался. И от этого под грудью зудело сильнее.
— В подвал, — направил их Фалани, и тогда внутри что-то с треском оборвалось и грохнуло, отдавая тупой болью в висках. Если у порога особняка надежда ещё теплилась, то сейчас она сдохла, как вшивая псина под колёсами грузовика.
Огромные мокрые глаза, дорожки расплывшейся туши на щеках. Лита Корелли, сидящая на стуле возле камина — первое, что Алек увидел, ворвавшись следом за братом в пыточную.
— Меня подставили… — шепнула она, глядя на Данте умоляющим взглядом, надеясь, что он ей поверит. И Данте верил. И Алек верил. Несмотря на обоюдную ненависть. Она ведь не совсем конченая, чтобы так поступить? Она ведь в своём уме? Топить собственную семью, чью фамилию носят её дети…
— Она намеренно проиграла дело. Она намеренно пустила утку в СМИ и взялась за липовое обвинение прокурора Осборна во взяточничестве. Она в сговоре с Фальконе, — отец, палач-обвинитель, сидел в своей коляске посреди комнаты, мать тенью стояла за его спиной. Алек не взглянул ни ему, ни ей в лицо. Зажужжали приводы, инвалидное кресло тронулось, Алек отвернулся, посмотрел на колонны, на потолок — отец проехал мимо него чёрным пятном. — Здесь перевод на крупную сумму на имя Литы Корелли. Оплата поступила с одного из фондов Фальконе.
Он положил бумаги на коротконогий кованый стол. На нём лежал футляр с оружием, виски и сигары.
— Это ничего не доказывает. Отец, я хочу сам ознакомиться с документами… — Джулиано (оказывается, он тоже был здесь!) потянулся к папке, судорожно принялся листать её.
— Вы уже сделали сами всё, что могли. И доказали свою несостоятельность.
— Я прилетел только вчера, сегодня же я разберусь… — пытался вступиться Данте, но Руссо резким взмахом руки прервал его.
— Не утруждайся, Данте. Твои приоритеты мне давно понятны, — оказалось, отец не спускал ему ничего: непослушание, пренебрежение, высокомерие и желание быть отдельно — Руссо всё помнил и копил, чтобы однажды дать своему сыну увидеть плоды. Холодная месть. Алек думал, что хорошо знает своего отца, но это его шокировало. — Я надеюсь, это послужит тебе уроком.
Отец сделал знак охраннику. Тот подошёл к Лите и грубо схватив её за плечо, поставил на ноги. Данте дёрнулся, но ещё двое секьюрити, появившиеся из ниш в стенах, перегородили ему путь.
— Лита Андреа Корелли. За предательство семьи вы приговариваетесь к смерти через выстрел в сердце.
Лита заплакала. Она больше не протестовала, не пыталась вырваться — шок и неверие в происходящее сковало её по рукам и ногам. И Алек не верил, что это происходит. Снова. Чувство дежавю захлестнуло его — ровно на том же месте, у камина, где над каменной плитой возвели металлический, нержавеющий поддон, чтобы не вытекло ни единой капли крови, стояла на коленях его жена и её любовник. Вина Габриэле была очевидна. А сейчас всё внутри Алека яростно протестовало.
Данте беспомощно крутил головой не находя ни у кого поддержки — все прятали глаза в пол, охрана смотрела перед собой натренированным невидящим взглядом. Они были мебелью и только. У матери дрожали губы, она прикрывала рот сложенным в кулёк носовым платком. Джулиано напоминал статую, Алек и сам её напоминал. Парализованный волей отца, который, даже сидя в инвалидном кресле, внушал страх.
