Я изнывал от тоски по тебе, Ли. Я постоянно думал о тебе и лишь занятия помогали мне отвлечься.
*****
Комиссия Министерства образования приехала через десять дней после моего прибытия. Они проверили документы и вызвали меня на допрос.
– Знаете ли вы, что обучение в этой высшей школе оплачивается из бюджета Евросоюза? Члены их специальной комиссии проводят строгий аудит на соблюдение правил. – было сказано мне.
– Да, я знаю.
– Мы неукоснительно соблюдаем международные законы здесь, в Швейцарии. Бюджетные учреждения имеют высший уровень контроля. То, что ваши документы были сданы с опозданием, в нарушение Устава и Правил, настораживает совет школы и нас, представителей Министерства. Ректор Ульме уже несколько раз привлекался за нарушение штатных норм. Мы будем вынуждены запросить отчёты о том, как продвигается ваше обучение: вы лично и ректор будете писать по форме, а охрана школы перенаправлять нам фото и ваши отчёты ежемесячно.
– Что за бред? – вскричал я. – Что ещё за правила? Никакой международный закон, принятый Евросоюзом, не может принуждать к этому. Я уверен, что это лишь правила внутри организации.
– Как хорошо вы изучили организацию? –Ректор положил передо мной Устав. Я решил, что нужно дождаться ухода комиссии и следовать нашим договоренностям.
Когда они ушли, я задал Ульме вопрос:
– Когда я смогу покинуть заведение?
– Через два года. – ответил тот.
– Нет. – твердо произнес я. – Сегодня же. Верните мне мои документы и Вызовите вертолет.
– Простите, пан Данн, но этого не будет. Я вынужден призвать вас подчиниться. Законы нашей страны, законы этого ВУЗа и конкретно система воспитания наших студентов заключает в себе суровые условия. Ни один из них не покинет школу до ее окончания. Но покинете ее вы уже всесильными. Поверьте мне…
– Вздор! – выкрикнул я, чувствуя, как гнев и тревога одномоментно наполняют мою грудную клетку, – мы с вами условились на три недели. У меня беременная жена, она в доме совсем одна. Вы хоть понимаете, о чем вы говорите, херр Ульме? Вы понимаете?
– Ваше обучение началось, Владислав. Желаю вам мужества и сил. Кстати, постарайтесь их экономить. Я вынужден принять условия Министерства под угрозой увольнения. А этого я не хочу. – Он позвонил в звонок.
Вошла охрана. Я понял, что они призваны сдержать меня, сшиб одного из них с ног и бросился к выходу. Дверь была закрыта, но я помнил код замка ещё с первого дня, открыл ее и выбежал наружу. Слепящее солнце, снег и огромный пятиметровый забор.
– Что дальше? – Закричал мне в спину ректор. – Вернитесь сейчас же!
Гнев, злость и старое, забытое чувство плена охватили меня. Я дрожал от страха, а не от холода. Я побежал вдоль стены, проваливаясь по колено в снег. Ни лестницы, ни намека на выступы я не нашел. Охрана следовала за мной. Едва я стал приближаться к воротам, они побежали, набросились на меня и, скрутив, повели в здание.
"Не может быть, этого не может быть! Только не это!"
Я снова вырвался и побежал. Да, это было бессмысленно – добежать до ворот, увидеть автоматизированную систему затворов, быть пойманным вновь, оказать сопротивление, быть избитым… и возвращенным в мою новую тюрьму.
Они посадили меня в камеру, вроде карцера. Всего на несколько часов, чтобы я успокоился. Я бил в двери и стены, кричал, угрожал, снова бил, снова угрожал, пока не потерял свои последние силы. Там я провел ночь. Утром двери открылись, и "тюремщики" проводили меня до моей комнаты.
Я без сил упал на постель, закрыл лицо руками и, как в трансе, пролежал весь день. Адельмар, вернувшись после лекций, сел рядом со мной, положил руку на плечо и никуда не уходил. К вечеру я еле встал и пошел к ректору.
– Херр Ульме, прошу вас позволить мне совершить звонок. Я должен поговорить с женой. В нашем мире, ещё пока действуют законы, защищающие права и свободы человека, я очень настаиваю на своем праве позвонить.
– Здесь нет телефона, Владислав.
– Верните мне мой сотовый.
– Не могу. Я отправил ваши вещи в хранилище, на большую землю, как мы здесь говорим.
– Что за мракобесие? Вы преступник, похищающий людей! – вскричал я.
– Что вы! Вы здесь с собственного согласия. Вами подписано соглашение с условиями обучения!
– Я подписал их лишь для того чтобы помочь вам избежать штрафа, с условием на три недели имитации обучения!
– Вот вам первый урок – не подписывайте бумаги, если не готовы на каждый пункт этого договора.
Я вскипел.
– Спокойно! – ректор усмехнулся. – Только имея расположение к вашей семье, я сделаю исключение. Я напишу телеграмму вашей матери. Уверен, она сможет все объяснить вашей жене. Вас устроит такая помощь?
– Да. Но я попрошу вас разъяснить мне всю ситуацию в полной мере. Где я, что здесь происходит, каковы условия и чем я располагаю. Разъясните мне, по какой причине и на каком основании меня не выпускают?
– Что же. Наши протекторы, заказчики, клиенты предпочитают выбирать методы обучения самостоятельно. Это, так сказать, наша фишка. Мы проговариваем это перед поступлением опекунам, родителям и иным заинтересованным лицам. Так как вы сами изъявили желание, мы отправили вам ознакомительное письмо.
– Я его не получал!
– Идите, пан Данн. Завтра вас введут в курс дела ваши наставники. Идите и выспитесь как следует.
Я вернулся в комнату, и долго говорил с Аделем. Я узнал, что мы находимся на плато меж холодных гор. Вокруг, на сотни километров, пустынные промерзшие вершины. Зима здесь снежная, снег не тает даже летом. Из всех коммуникаций – собственная система канализации, очистных сооружений и водоснабжения. Провиант и оборудование доставляют военными вертолетами один раз в месяц. Адель рассказал, что ещё никому не удалось сбежать за все годы существования школы.
– Ты пробовал?
– Трижды. Возвращали. Один раз чуть не замерз. Вернули, ещё и в карцер посадили на двое суток. Окоченевшего. Пропащее дело.
Я отвернулся к стене и стал думать. Не школа – тюрьма. Когда я писал письмо о приеме, это место представлялось мне другим. Я предполагал всё: сильный преподавательский состав, свободу выбора, конечно же, я был уверен и в программах спецподготовки. Место, в котором я оказался, действительно было высокотехнологичным, преподаватели – сильными практиками. С некоторыми из них я уже встречался "в полях". Но дисциплина здесь была армейской, а порядки можно было сравнить лишь с концлагерем. Мягко сказать, я был в ужасе от ситуации, в которую попал. Я понял, что означало то самое пресловутое "вовлечение" в среду. Слишком жестоко.
Я решил, что единственный способ ухода – побег, и стал готовиться. Договориться с тьюторами не удалось: они тут же сдали меня ректорату, и я получил три часа карцера за каждую попытку подкупа.
