Адельмар рассказал, что в первую же попытку побега он обнаружил вполне пологий склон к югу от школы, по которому легко пройдут электросани или снегоход. Но и то, и другое было заперто в ангаре и охранялось. Ключи были лишь у ректора.
Не проходило ни дня, ни ночи, Лия, без мыслей о тебе. Сильнее всего меня угнетало чувство вины за то, в какой ситуации ты оказалась вследствие моей слепоты и неопытности. Отчаяние сменилось решимостью, и первую попытку сбежать я предпринял уже через три дня. Мы совершали вылазку, я ушел в первый же день. Адельмар отдал мне спички, фонарик, аккумуляторы, свой термокостюм в дополнение к моему, оставшись в палатке.
Я прошел за три дня более 150-ти километров, но на исходе третьего дня меня догнали охранники на снегоходах. Сил сопротивляться у меня не было, меня вернули обратно. День в карцере и ещё два в медпункте, и я вернулся к обучению.
Подготовка к следующему побегу была более грамотной. Я поговорил со всеми студентами, добыл компас, нарисованную от руки карту местности, флакон коньяка, одеколон для розжига и пару украденных книг для микрокостра. Мне отдали кислородный баллон и маску, а также украденную верёвку для спуска со склона. Студенты – все как один – поддержали меня.
Подготовка заняла более месяца: во время тренировочных походов я брал с собой по одной-две вещи, обернутые в термопластик, и зарывал их в определенных местах, отмеченных на моей карте. Оставалось лишь выкрасть некоторые запасы провианта, достать алкоголь (мы крали его из медпункта – чистый спирт) и пару бинтов на всякий случай.
Адельмар всегда прикрывал меня в палатке, выходя под бинокли наблюдения то в своей, то в моей одежде. А я, в белом, камуфляжном костюме, совершал вылазки ночью, прорабатывая свой маршрут шаг за шагом.
Однажды, уже в январе, мне не повезло. Во время очередной вылазки, я сорвался со склона, мой случайный крик вызвал небольшое движение на датчиках, меня обнаружили и, решив, что я пытался сбежать, подвергли жестокому наказанию – избили до потери сознания, плюс в процессе сломали предплечье.
Аделю тоже досталось за содействие мы побеге. Он лежал в медпункте вместе со мной. От переохлаждения и стресса у меня развилась пневмония, я серьезно заболел.
Я поправил здоровье только к середине февраля. За это время я стал не только злым и беспощадным к себе, но и к окружению. Я не понимал, как система меняет меня, как я искореняю внутри все свои черты, манеры, как становлюсь другим. Об этом мне однажды сказал Адельмар. Он очень эмоционально попросил меня быть внимательнее к тому, что со мной происходит. С этого момента я выработал систему фильтров.
Каждый день я клялся себе, что разнесу в клочья это чудовищное место, разорю его меценатов и уничтожу эту грубую, милитаристскую систему. Я не был благодарен за навыки, не был согласен с изменениями. Отчаяние, мысли о том, что я подвёл тебя, что теперь ты меня ненавидишь, будили меня по ночам. Я тосковал как зверь в клетке, как пойманный дельфин в аквариуме аквапарка, как… еще пока несостоявшийся отец, который, однако, уже принял свою ответственность за маленькую жизнь. Я душевно истощался, как обманутый человек, вынужденный мириться с беспомощностью. Я сходил с ума в те минуты, которые мое сознание внезапно вырывало из ленты дней и бросало в открытое поле моих эмоций. Я выживал и оставался собой благодаря твоему образу, нашей семье, своей любви к вам и чувству долга, которое с момента нашей женитьбы стало для меня превыше всего.
День моего последнего побега настал. Для спуска по склонам первой группе, ушедшей до нас, выдали лыжи. Я тут же понял, что это мой шанс обогнать снегоходы. Рюкзак мой уже давно был собран. Сухари, компас, оборудование, приспособления и прочие полезные вещи были спрятаны ещё в декабре. К этому моменту я уже неплохо представлял себе, где мы находимся. Один из моих друзей какое-то время назад переоборудовал пистолет-ракетницу в боевое оружие. Я забрал его, пообещав, что в долгу не останусь. Пули были отлиты нами на огне мусоросжигателя, из ложек и вилок.
В назначенный день мы с Адельмаром вышли на пост. Ночью я переоделся в камуфляжный костюм, дополз до соседнего лагеря и забрал лыжи у одного из студентов.
Затем я вернулся в палатку, передохнул, попросил Адельмара сыграть маленький спектакль в день, когда нам нужно будет возвращаться, и пустился в путь.
Я отыскал компас, сухари, коньяк, верёвку, но так и не нашел фонарь.
В указанный день Адельмар выстрелил из ракетницы. Он должен был скинуть с горы заготовленный для этого мешок с нашей одеждой и сообщить, что я сорвался вниз. Охрана должна была организовать спасательную операцию. Так я выигрывал ещё немного времени.
Я добрался до пресловутого склона за два дня – частично бегом, иногда сменяя его быстрым шагом. Я никогда не спускался по склону, риск разбиться был высоким, но выбора не было. Я встал на лыжи и начал спуск. Я падал пять раз, и единожды – очень опасно – получил удар по голове, однако, адреналина во мне было столько, что я не остановился ни разу, пока не достиг следующего плато. Здесь моя карта обрывалась, и я пошел по компасу, на юг. Ночью я без сил упал на краю какого-то склона, и, боясь, что усну и замерзну, полез за книгами и спичками. В углублении, в снегу, я развел костер, осмотрелся – в темноте виднелись смутные очертания – я понадеялся, что это деревья. Так и вышло – это был малорослый кустарник. Я наломал сучья, подкинул в костер – и, только сняв перчатки, понял, как я замерз, несмотря на дневное солнце и постоянное движение.
По равнине я двигался два дня – до ближайшего населенного пункта по моим расчетам было 500 км. Я составил карту движения, руководствуясь лишь своими воспоминаниями о моем единственном перелёте на вертолете.
На шестой день я дошел до горной реки, понял, что шел верно – однако встал вопрос переправы – направо и налево виднелись лишь голые обрубки гор. Река зияла пустой черной линией меж двух белых холмов. Я спустился к берегу и понял, что придется плыть.
Я разделся догола, связал свои вещи и одежду веревкой в большой тюк, взял его в травмированную недавним переломом руку, поднял над головой и вошел в ледяной поток. Я быстро переплыл реку – повезло, что течение было слабым. Едва я вылез на берег, как ноги и корпус скрутила судорога. Я с трудом стал одеваться. Руки не слушались. Надев на себя всё что было, я попробовал бежать на негнущихся ногах. Через некоторое время почувствовал, как подскочила температура, тело нагрелось и обмякло. Я шел ещё какое-то время и потом упал, почувствовав полное бессилие. Лыжи я бросил ещё у реки. Оставались лишь сухари и спирт. Была не была – ничего не оставалось. Я открыл спирт и сделал два глотка. Запил растопленным снегом и еле разжевал один сухарь. Энергия каким-то образом появилась. Я лег на спину и пролежал так час. Небо постепенно светлело – начинался седьмой день моего побега. Я встал и пошел по компасу, строго на юг, откуда прилетел. К вечеру я был так измучен ходьбой и холодом, что начал чувствовать подступающий сон. Засыпал на ногах, стоя, привалившись к камням, но приходил в себя и заставлял себя двигаться.
