За пределами таверны жил своей жизнью ночной Удачный. Брэшена угораздило забрести в один из самых опасных и непотребных кварталов: здесь, на глухой улочке у самого порта, перемежались склады, дома с девками и питейные заведения. Он знал, что ему давно пора было бы вернуться на борт «Кануна весны». Финни, должно быть, уже заждался его. Брэшену, однако, нечего было доложить капитану. Он подумал об этом, и тут ему вдруг пришло в голову, что он, вполне возможно, и не вернется на корабль. Ни сейчас, ни потом. Вообще не вернется. Да и Финни навряд ли станет его разыскивать по городу… Словом, самое время «завязывать» с перепродажей пиратской добычи. Правда, это означало, что и комочек циндина в его кармане – самый что ни есть распоследний, больше взять неоткуда…
Брэшен запустил руку в карман и нашарил свое сокровище. Ему отчетливо показалось, будто с момента предыдущей проверки оно сильно уменьшилось. Он что, успел откусить от него и сам того не заметил? Вполне вероятно…
«Семь бед – один ответ!» Брэшен мысленно махнул рукой и отправил в рот весь остаток циндина. И зашагал дальше по плохо освещенной улице, припоминая, как чуть больше года назад они с Альтией вместе шли по такой же улице и тоже ночью… «Забудь. Все равно это навряд ли повторится. Теперь она с Грэйгом Тенирой под ручку прогуливается…»
Ладно. Но если он не собирался возвращаться на корабль, то куда бы ему податься? Ноги, оказывается, вычислили ответ вперед головы. Они уже несли Брэшена в сторону городской окраины, прочь от ярких фонарей и вдоль длинного пустынного берега, туда, где торчал из песка заброшенный остов «Совершенного». Брэшен невесело, даже издевательски улыбнулся, но издевка была предназначена ему самому. Все в этой жизни менялось, кроме некоторых вещей. Вот вам, пожалуйста, пример. Он снова в Удачном – и опять, почитай, без гроша в кармане, и единственным существом, которое он мог бы с натяжкой назвать другом, был вытащенный на берег корабль. Нет, право же, у них с Совершенным было очень много общего. Начать с того, что оба – изгои…
А между тем под летними звездами царили мир и покой. Волны шушукались и перешептывались, набегая на берег. Легкий бриз овевал лицо и охлаждал тело, не давая потеть, – быстрая ходьба по рыхлому песку требовала определенных усилий. Славный выдался бы вечерок, не будь на душе так погано…
Но настроения пожеланием не улучшишь, и оттого Брэшену казалось, будто ветер налетал ниоткуда и уносился в никуда, пронизывая его опустевшую душу, а звезды смотрели сверху холодно и отчужденно. Циндин придал ему телесной бодрости, но что с нею, с этой бодростью, делать?… Она только гнала прочь сон и заставляла обостренную мысль носиться по кругу, путаясь в собственном хвосте. Да взять хоть Малту!… Во имя бороды Са – в какие такие игры она с ним играла?… Он до сих пор не мог даже решить, как относиться к ее знакам внимания. Почувствовать себя затравленным? Осмеянным? А может, польщенным?… И в том, считать ли ее девочкой, девушкой или женщиной, он тоже по сию пору не разобрался. Стоило вернуться домой ее мамаше – и Малта сделалась сама кротость. Только вот замечания время от времени отпускала вполне зубодробительные… правда, с видом полнейшей невинности. Оговорился ребеночек… А взгляды, которые она на него бросала исподтишка, чтобы не заметили старшие!
Задумчивые такие взгляды, весьма проницательные. То на него посматривала, то на Альтию… И доброжелательности в ее глазах не было ни на йоту.
Теперь Брэшен силился убедить себя, что из-за нее-то сама Альтия так ни разу и не посмотрела ему прямо в глаза. Наверное, не хотела, чтобы юная племянница догадалась, что между ними произошло. На некоторое время Брэшен поверил собственным доводам… И верил в них целых три шага. Потом вынужден был угрюмо сознаться себе, что она не проявила по отношению к нему ни малейшего интереса, не говоря уже о теплоте. Да, она была с ним вежлива и учтива. Примерно как Кефрия. Не менее, но и не более. Вела себя так, как положено дочери Ефрона Вестрита вести себя с гостем, хотя бы этот гость и оказался вестником очень большой беды. Ее учтивость была поколеблена всего однажды. Когда Кефрия предложила Брэшену у них заночевать: час, дескать, поздний, а он явно устал… Альтия не присоединилась к уговорам, предпочтя промолчать. И он, отказавшись от ночлега, покинул их дом.
Ах, до чего же Альтия была хороша… Нет, не изысканно-ухожена, как Кефрия, и не смазливо-завлекательна, как Малта. Красота Кефрии и Малты была осознанно выверенной и холеной. Они досконально знали, как употребить румяна и пудру, как убрать волосы и какой наряд предпочесть, чтобы наилучшим образом оттенить выгодные стороны своей внешности. Альтия же… Она вошла прямо с улицы – пыльные сандалии, волосы прилипли к шее и взмокшему лбу… Тепло летнего дня горело у нее на щеках, а в глазах еще отражалась неугомонная жизнь удачнинских рынков. Юбка, блуза – все очень простое, выбранное не ради того, чтобы «выглядеть», а только чтобы не стесняли движений. И даже схватка с Малтой возле дверей прежде всего заставила Брэшена поразиться неисчерпаемости ее жизненной силы. Она больше не была ни мальчиком-юнгой с «Жнеца», ни капитанской дочкой с «Проказницы». Время, проведенное в Удачном, оздоровило не только ее кожу и волосы. Она и внутренне как бы смягчилась, выпустила себя из железного кулака… И стала выглядеть как настоящая дочь торговца из старинной семьи.
Для него, следовательно, совершенно недостижимая…
Тысячи несбыточных возможностей роились в голове бедного моряка. Вот если бы он был по-прежнему наследником положения и состояния Треллов… Если бы он, по крайней мере, прислушался к советам капитана Вестрита и накопил хоть немного деньжат… Если бы Альтия унаследовала корабль и оставила его на нем старшим помощником… Сколько всяких «если»! Однако вероятность завоевать для себя Альтию была примерно такова же, как если бы папаша Трелл заново признал его и сделал наследником. То есть нечего даже и думать. А значит – оставь эту мечту, похорони ее там же, где закопал уже немало несбывшихся надежд. Шагай дальше сквозь пустую ночь. Неизвестно куда, а главное, неизвестно зачем…
Он с горечью сплюнул. Плевок вышел горьким в буквальном смысле – со слюной вылетели остатки выдохшегося циндина. Черный силуэт «Совершенного» уже маячил впереди на фоне звездного неба. И тут обоняния Брэшена достиг запах дымка. Поначалу он не обратил на него особого внимания. Зато принялся громко насвистывать на ходу: он помнил, что Совершенному очень не нравилось, когда его заставали врасплох. Подойдя ближе, он дружелюбно окликнул:
– Эй, Совершенный! Тебя что, уже на растопку пустили?
– Кто там? – ответил холодный голос из темноты. Брэшен так и замер на месте.
– Совершенный, это ты?…-позвал он в замешательстве.
– Нет. Совершенный – это я, – не без насмешки откликнулся совсем другой голос. – А ты – Брэшен, если не ошибаюсь. – И обратился к кому-то невидимому: – Он не враг мне, Янтарь. Так что отложи палку.
Брэшен напрягал зрение, вглядываясь в темноту. Между ним и кораблем напряженно замер тонкий силуэт… Вот женщина сделала движение, и он услышал стук твердого дерева о камень. Должно быть, та самая палка. «Янтарь?… Резчица?…»
