Решение, напросившееся само собой, было обманчиво простым. Песок надо убрать. Лопатами. Подсунуть бревна под корпус, чтобы они в дальнейшем послужили салазками. Поднять на вершину обломанной мачты тяжелый противовес, еще больше накреняя корабль. А когда в конце месяца разразится особенно высокий прилив – поставить возле берега на якорь баржу. Протянуть канат с «Совершенного» на ее кормовую лебедку. Она будет тянуть, работники на берегу – действовать рычагами, и корабль соскользнет в воду. Противовес же будет поддерживать крен, чтобы, лежа почти на боку, он сумел всплыть даже в мелкой воде. Потом, уже на глубине, они поставят его на ровный киль. Вот и все.
Ну, то есть не «и все», а скорее уж «посмотрим, что дальше будет»…
Подумав так, Брэшен вздохнул. Гладко было на бумаге!… В самом деле, операцию по спуску на воду «Совершенного» можно было описать буквально в двух словах. А потом вкалывать битую неделю и после этого обнаружить, что дело ничуть не сдвинулось с места…
Кругом корабля сновали люди с тачками и лопатами. Вчерашний прилив позволил доставить по воде к берегу тяжелые бревна. Все еще связанные в плот, они лежали на песке, дожидаясь использования. Другой плот составляли круглые лесины, которым предстояло стать катками. Если все пойдет как надо, рано или поздно «Совершенный» съедет по ним к воде, чтобы снова закачаться на ней. Если все пойдет как надо! Иной раз казалось, что на это глупо даже надеяться…
Очередная смена рабочих сонными мухами ползала по жаре. В горячем воздухе раздавался стук молотков. Под слоем песка находилась скала. В некоторых местах ее удавалось раздробить, освобождая место для бревен, подсовываемых под корпус. В других сам корабль пробовали приподнять рычагами. Каждое людское усилие причиняло старому кораблю новые шрамы.
После стольких лет лежания на боку хоть какие-то доски и брусья в его деревянном теле просто обязаны были сдвинуться. Насколько Брэшен мог сам убедиться, корпус выглядел не слишком потрепанным, но что-то можно будет утверждать наверняка только после того, как его приподнимут. Вот тогда-то, когда его спустят и он снова окажется в свободном плавании – а Брэшен только молился, чтобы его плавание вправду оказалось свободным, – вот тогда-то и начнется основная работа. Весь корпус придется выправлять, потом заново конопатить. Затем устанавливать новые мачты… Брэшен заставил себя прервать цепь размышлений. Не стоит предаваться таким отдаленным мечтам, не то, того и гляди, настоящее покажется уже вовсе невыносимым. Только сегодняшний день и только одно дело, насущное в данный момент, с большим его бедная больная голова не в состоянии была совладать.
Он рассеянно провел языком изнутри по нижней губе, разыскивая отсутствовавший там кусочек циндина. И, как обычно в последнее время, обнаружил лишь заживающие рубцы от причиненных зельем ожогов. Да, они заживали, даже самые глубокие язвы. Похоже, его тело отвыкало от дурмана гораздо быстрей, чем душа. Тоска по циндину сидела внутри, точно нестерпимая жажда. Два дня назад он проявил слабость – отдал серьгу из уха за палочку бодрящей отравы. И теперь весьма об этом жалел. Мало того что он несколько сдал завоеванные было позиции, так еще и циндин оказался сущее барахло – не столько радовал душу, сколько дразнил. И все же – будь у Брэшена за этой самой душой хоть одна несчастненькая монетка, он не смог бы противостоять искушению. Но все деньги, находившиеся ныне в его распоряжении, пребывали в мешочке, что доверила ему Роника Вестрит. Прошлой ночью Брэшен проснулся, обливаясь ледяным потом, с колотящимся сердцем. И просидел до рассвета, растирая сведенные судорогами кисти рук и ступни, поглядывая на сильно отощавший мешочек и гадая про себя, насколько преступно было бы «позаимствовать» оттуда несколько монеток на благое дело на то, чтобы привести себя в порядок. Право же, циндин помог бы ему дольше сохранять деятельную энергию, необходимую для работы… На рассвете он развязал мешочек и пересчитал оставшиеся деньги. Высыпал их обратно и отправился на камбуз, чтобы заварить и выпить еще одну кружку цветочного чая.
Янтарь, сидевшая там и строгавшая деревяшку, мудро промолчала. Брэшен вообще удивлялся про себя, насколько легко она приспособилась к его присутствию на корабле. Он появлялся, исчезал, приходил, уходил – она все воспринимала как должное. Она по-прежнему обитала в капитанской каюте. Брэшен полагал, что у него будет полно времени, чтобы вселиться туда, когда «Совершенный» вновь окажется на плаву. Пока же он подвесил свой гамак на твиндеке*. [Твиндек – пространство внутри корпуса судна между двумя палубами.] Жить на постоянно накрененном корабле и так было непросто, а ведь крен с каждым днем еще и увеличивался…
…Брэшена выдернул из задумчивости вопль Янтарь, полный смятения и испуга:
– Не-е-е-ет!… Совершенный, не надо!…
И почти сразу раздался жуткий хруст ломающегося бревна. Зазвучали встревоженные голоса. Брэшен чуть не на четвереньках устремился вперед, ибо палуба больше напоминала наклонную крышу, и выскочил на бак как раз вовремя, чтобы услышать еще один звук: звенящий треск, с которым обломок здоровенной лесины врезался в торчавшую поодаль скалу. Работники, окружавшие Совершенного, в испуге пятились прочь. Они окликали друг дружку, указывая не только на отлетевшее бревно, но и на глубокую длинную рытвину, которую оно пропахало в своем падении на песок.
А сам Совершенный преспокойно складывал на груди мускулистые руки. Он так и не выговорил ни единого слова, его лицо оставалось по-прежнему безучастным. Незрячий взгляд был устремлен в море.
– Да чтоб вас всех разорвало!!! – заорал Брэшен голосом, полным весьма искреннего чувства. И обвел работников свирепым взглядом: – Кто позволил ему дотянуться до бревна?!
Ему ответил пожилой работяга, с лицом мучнисто-белым от пережитого страха:
– Да мы… того… на место его, значит, устанавливали. А он… того… взял нагнулся и просто выдернул его у нас! И только Са, значит, ведает, как он вообще догадался, где оно там!…
Голос старого рабочего дрожал от суеверного ужаса.
Брэшен стиснул кулаки. Было бы чему удивляться, окажись это первой вредоносной выходкой корабля. Однако с самого начала работ он тем только и занимался, что совал им палки в колеса. Иногда в самом прямом смысле, вот как теперь. Злонравие, помноженное на чудовищную силу, – Брэшену становилось все труднее удерживать работников…
Не говоря уж о том, что и разумных речей от Совершенного нынче было не добиться.
Брэшен перегнулся через фальшборт, успев краем глаза заметить Альтию, только-только подошедшую к месту работ. Она еще не разобралась, что случилось, немая сцена на берегу озадачила ее.
– Живо за работу! – рявкнул Брэшен на мужиков, которые переглядывались и подталкивали друг дружку локтями. Он указал им на отброшенное бревно: – Тащите назад и заталкивайте на место!
– Только без меня! – заявил один из работяг. Утер с лица пот и бросил на песок деревянную колотушку: – Он и так уже меня едва не убил! Может, он и не хотел, так он все равно же не видит, куда что швыряет! А может, он и нарочно хотел нас прихлопнуть, откуда мне знать! Все и так знают, что он убивец каких поискать! Ну так вот, мне моя житуха дороже тех денег, что я тут получаю. Хватит с меня! Расплачивайтесь за сегодня, и я пошел!
