– Альтия, – сказала она. – Очень скоро мы все вместе отправимся в плавание на этом корабле. Ты что, серьезно собираешься поддерживать светские отношения с человеком, с которым тебе каждый день придется бок о бок вкалывать?
– Когда мы выйдем в море, он больше не будет просто Брэшеном. Он будет Его Величеством Капитаном. Я уже получила от него в этом смысле по носу. Сама знаешь – никто не бывает с капитаном запанибрата!
Янтарь склонила голову набок и посмотрела на Альтию в сгущавшейся темноте.
– Тогда о чем тебе вообще волноваться? – сказала она. – Время лечит… вот и весь сказ.
– А может быть, я не хочу излечиваться, – ответила Альтия очень тихо. – Уж по крайней мере не так… – Она рассматривала в потемках свои ладони. – Может, мне дружба Брэшена дороже, чем одобрение Грэйга…
Янтарь повела плечиком:
– В таком случае, почему бы тебе не начать опять с ним разговаривать по-простому? В смысле, что-нибудь кроме как «Держи колотушку!», а?…
.
ГЛАВА 22.
СМЯТЕНИЕ ЧУВСТВ
Проказница так и кипела. В ее присутствии Уинтроу казалось, будто он приблизился к клокочущему котлу, который, того и гляди, хлынет через край и ошпарит всех, кто окажется поблизости. И самое скверное – он ничего не мог сделать, чтобы успокоить ее. Она не просто отказывалась утихомириться. Она яростно отвергала любые попытки утешения.
И продолжалось это вот уже целый месяц. Уинтроу чувствовал в ней мстительность ребенка, которому заявили, будто он еще не дорос до чего-то очень для него важного. И Проказница была преисполнена решимости себя утвердить. Причем не только в глазах Кеннита. Дело касалось и Уинтроу. С того самого дня, когда на ее палубе умер Опал, ее отчаянная решимость только росла и крепла. Она была намерена стать настоящим пиратским кораблем, и все тут! Уинтроу пробовал отговорить ее, но тем самым только подогревал ее упрямство. В особенности же его беспокоило, что с каждым днем она духовно все более от него отдалялась. Зато к Кенниту тянулась с такой силой и страстью, что Уинтроу чувствовал себя заброшенным и забытым.
Причем Кеннит прекрасно знал, какую бурю породил в ее сердце. Он отлично понимал, какие чувства ему удалось в ней расшевелить. О нет, он отнюдь не перестал с нею общаться. Он подолгу разговаривал с ней и вообще вел себя безукоризненно… Вот только больше не «ухаживал» за ней, как вначале. Вместо этого он обратил, так сказать, свой солнечный лик в сторону Этты, и согретая лучами его внимания женщина самым удивительным образом расцвела. Кеннит зажег ее, как искра зажигает сухой трут. Теперь она разгуливала по палубам, точно тигрица, вышедшая на охоту, и все головы неизменно поворачивались ей вслед. На борту корабля были еще другие женщины, потому что Кеннит позволил остаться некоторым из освобожденных рабынь. Однако в присутствии Этты их женственность попросту сходила на нет. Самым загадочным для Уинтроу было то, что он никак не мог понять, что же за перемены с нею произошли. Одевалась она так же, как и всегда. Кеннит предоставил ей полную свободу в выборе драгоценностей, но она редко надевала какие-либо украшения, кроме малюсенькой сережки с рубином. Нет… Дело, скорее, выглядело так, словно кто-то смел серую золу и под нею стали видны пылающие угли. При этом она вовсе не прекратила помогать в матросских работах. Когда было надо – мчалась вверх по снастям с быстротой и ловкостью пантеры. Она болтала и смеялась в кругу моряков, проворно орудуя блестящей парусной иглой. Она была по-прежнему остра на язык, ее шутки все так же разили наповал… Однако стоило ей взглянуть на Кеннита, хотя бы он и стоял на другом конце палубы, как жизни в ее глазах прибывало стократно. А капитан Кеннит, со своей стороны, похоже, с удовольствием купался в отраженных лучах собственного внимания. Он не мог пройти мимо Этты, чтобы не прикоснуться к ней. Прямодушный грубиян Соркор и тот чуть не краснел, глядя, как они обнимаются прямо на палубе. Уинтроу же следил за их нежностями с завистью и изумлением. И не мог понять, почему, ловя его взгляд, Кеннит этак значительно приподнимал бровь. Или подмигивал ему…
Команда, естественно, взирала на происходившее очень неравнодушно. Уинтроу ждал, пожалуй, проявлений ревности и недовольства при виде капитана, милующегося со своей дамой. Однако происходило прямо противоположное! Люди прямо-таки раздувались от гордости, как будто зрелище его мужественности, его обладания желанной женщиной было также и их заслугой! Дисциплина и нравственность на корабле в одночасье достигли небывалых высот – во всяком случае, Уинтроу в жизни своей ничего похожего не видал. Новые члены команды безболезненно уживались со «стариками». Все недовольство и какое-либо брожение среди бывших рабов испарилось, как по волшебству. Зачем требовать себе корабль, если можно быть членами команды Кеннита? Если можно плавать на его корабле?…
После смерти Опала Проказнице пришлось быть свидетельницей еще трех пиратских нападений. Все три судна были небольшими торговыми кораблями, не имевшими отношения к торговле рабами. Уинтроу успел разобраться в боевой тактике пиратов. Кеннит и Соркор облюбовали пролив, изумительно подходивший для засад. Соркор обычно держался южнее. Он намечал жертву и пускался в погоню. Проказница же таилась у выхода из пролива. Ее задачей было загонять преследуемое судно на скалы. Как только несчастный корабль напарывался на мель, с «Мариетты» высаживались пираты и обдирали побежденных как липку. Команды на небольших судах были немногочисленны, бойцы из моряков были аховые. Тут надо отдать Кенниту справедливость: истреблением пленных он не занимался. Да и захваты-то производились весьма малой кровью сидя на мели, очень трудно набраться мужества для решительного отпора. Кеннит даже не брал заложников ради выкупа. Он просто забирал себе из корабельных трюмов самое лучшее и ценное и отпускал пленных, напутствуя их суровым предупреждением: дескать, Кеннит с Пиратских Островов не намерен терпеть в своих водах невольничьих кораблей. Королем при этом он себя не именовал. Еще не время. Так что все три корабля после встречи с ним уползли прочь подобру-поздорову. Он знал: его послание разлетится широко. И очень быстро.
Проказница, которую по-прежнему не допускали к драке, пыхтела и обижалась. С ней обращались как с ребенком, попытавшимся встревать во взрослые разговоры. Кеннит больше не обсуждал с ней ни политику, ни пиратские дела. И вообще большей частью проводил вечера на «Мариетте» с Эттой и Соркором. Именно там они обдумывали новые подвиги и праздновали победы. Когда же капитан со спутницей поздно ночью возвращались на борт, Этта неизменно бывала украшена обновками – подарками Кеннита. В приподнятом настроении от выпитого вина, они всякий раз немедленно удалялись к себе…
Уинтроу крепко подозревал, что у него на глазах разворачивался целый спектакль, призванный разбудить у Проказницы любопытство и ревность. Однако ей он не мог этого сказать. Он знал: от него она подобных слов не потерпит.
В промежутках между боевыми столкновениями пираты вели жизнь, можно сказать, почти праздную. То есть без дела сидеть Кеннит своей команде по-прежнему не давал, но богатая добыча, взятая на торговых кораблях, по крайней мере, позволяла всем есть досыта, и капитан следил, чтобы у людей было время для песен и развлечений.
