Внимание Проказницы привлекло упоминание о книгах. Она заметила, погрустнев:
– Это значит, что Уинтроу по-прежнему будет проводить все свое свободное время взаперти с Эттой?…
Кеннит улыбнулся. Перегнувшись через поручни, он дотянулся и погладил ее волосы. И сказал, перебирая пальцами густые, тяжелые пряди:
– Верно. Он по-прежнему будет отвлекать Этту, а она – занимать его. Представляешь, сколько времени будет у нас с тобой, чтобы обсуждать наши интересы и планы на будущее?
От его прикосновения по ее плечам пробежала легкая дрожь. Она испытала смятение, но это было восхитительное смятение.
– Так значит, ты нарочно их свел, чтобы мы могли побольше быть наедине?
– А зачем бы еще? – Он взял в руку еще одну прядь, изваянную из диводрева, но такую живую. Она покосилась на него через плечо. Его бледно-голубые глаза были сожмурены в щелки. «Необычайно красивый мужчина, – подумалось ей. – Такая жестокая красота…» А он продолжал: – Ты ведь не возражаешь, надеюсь? Этта, бедняжка, совершенно неграмотна. В публичном доме ведь получают не слишком широкое образование… Уинтроу же – терпеливый наставник, гораздо терпеливее, чем мог бы быть я. И он, в некотором смысле, вручит ей орудия самоусовершенствования, дабы, когда она оставит корабль, ей более не пришлось возвращаться к своему низкому ремеслу…
– Так Этта… покинет нас? – задохнулась Проказница.
– Конечно. Я же в свое время взял ее с собой на «Мариетту» только для того, чтобы уберечь от опасности. У нас с ней слишком мало общего. Она была добра и очень помогла мне, пока я выздоравливал после ранения. Но мне трудно закрыть глаза на то, что она, по сути, и явилась причиной моего увечья. – И он одарил Проказницу кривоватой улыбкой. – Уинтроу даст ей начатки образования, и, вернувшись на берег, она будет годиться на большее, чем только ложиться и раздвигать ноги. – Тут его лоб прорезала задумчивая морщина. – Мне представляется, мой долг – прежде чем расставаться с людьми, делать их чуть лучше, чем они были до нашего знакомства… Как тебе кажется?
– А когда Этта с нами расстанется? – спросила Проказница, еле-еле удержавшись, чтобы не показать охватившего ее нетерпения.
– Ну… Наша следующая стоянка будет в Делипае. Там раньше был ее дом. – И Кеннит улыбнулся собственным мыслям. – Никто, правда, не может загодя сказать, как пойдет дело. Я, конечно, силой выставлять ее не буду…
– Конечно, – отозвалась Проказница. Он гладил и свивал толстую прядь ее черных волос, и их кончики щекотали ее нагое плечо.
Кеннит держал под мышкой пакет, нечто завернутое в грубую, толстую мешковину.
– Какие дивные у тебя волосы, – проговорил он негромко. – Когда я увидел это, то сразу подумал о тебе… – Он развернул с одного конца свой пакет, запустил туда руку и потащил наружу нечто красное. Встряхнул – и это оказалась алая ткань, большой отрез алой ткани, невероятно тонкой и легкой. Он протянул ее Проказнице: – Я подумал, ты могла бы повязать этим волосы!
Она ужасно разволновалась:
– Какой подарок! Мне никто ничего подобного не дарил! Ты вправду уверен, что хочешь мне это отдать? Тут же ветер, морская сырость… они могут испортить…
Между тем, говоря так, она уже встряхивала и разглаживала прекрасную ткань. Потом свернула ее и приладила себе на лоб. Кеннит взял концы и связал их у нее на затылке. Он сказал:
– Испортится – значит, придется новую тебе подарить! – Склонил голову к плечу и восхищенно улыбнулся, негромко добавив: – Какая же ты красавица! Моя пиратская королева…
Уинтроу осторожно расстегнул замочек, скреплявший створки деревянного книжного переплета. Осторожно раскрыл… и почти сразу благоговейно ахнул:
– Невероятно!… – Вскочил и отнес раскрытый том поближе к иллюминатору, подставив свету богато декорированную страницу. – Какие детали! Какая изысканность!
Этта медленно подошла и заглянула в книгу поверх его плеча.
– Что это? – спросила она.
– Это травник… то есть книга о травах и всяких растениях. С рисунками, описаниями и указаниями, что как применять. Только такого роскошного я до сих пор еще не видал! – И Уинтроу бережно перевернул страницу, явив свету еще бездну красоты. – Даже у нас в монастырской библиотеке ничего подобного нет! Это, должно быть, неправдоподобно ценная книга! – Он чуть коснулся пальцем бумаги, обводя контур нарисованного листка. – Это перечная мята. Видишь? Все морщинки обозначены, все крохотные волоски на листке! Вот это, я понимаю, художник!
Они находились в маленькой каюте, которую когда-то – давным-давно – Уинтроу делил со своим отцом. Все приметы тех недобрых времен давно исчезли отсюда, да не сами собой, а были тщательно искоренены. Теперь здесь была лишь опрятно застланная койка, маленький складной письменный стол да ящик с манускриптами, свитками, книгами. Уинтроу начал было давать Этте уроки в капитанской каюте, но Кеннит вскорости заявил, что они слишком шумно возятся со своими книжками, перьями и бумагой. И выгнал их заниматься в каюту Уинтроу. Уинтроу не возражал. Никогда прежде у него не было столь обширного и свободного доступа к письменному слову.
Уж во всяком случае, он точно никогда даже издали не видел столь великолепной книги, как та, что была теперь у него в руках!
– Ну и что тут написано? – поинтересовалась Этта неохотно.
– Теперь ты можешь прочесть сама, – воодушевил ученицу Уинтроу. – Попробуй!
– Все буквы какие-то… почерк непонятный, – пожаловалась она. Но все же приняла книгу, которую Уинтроу осторожно положил ей на ладони. Этта нахмурила брови, всматриваясь.
– Ну и что, что почерк, – сказал Уинтроу. – Тот, кто писал, просто старался украсить каждую буковку, вот некоторые и состоят почти из одних завитушек. А ты старайся выделить основное и не обращай внимания на украшения. Ну? Попробуй.
Ее палец медленно пополз по странице, нанизывая слово за словом. Ее губы задвигались: она решала головоломку. Уинтроу прикусил язык, не позволяя себе помочь ей. Спустя некоторое время Этта решительно набрала полную грудь воздуха и начала:
– «Трава сия есть поистине королева среди всех известных нам благодетельных трав. Напиток, заваренный из свежих листьев ее, есть наилучшее средство при простуженной голове…»
Она вдруг умолкла и осторожно закрыла книгу. Уинтроу в растерянности вскинул на нее глаза… и увидел, что Этта крепко зажмурилась. А из-под ресниц у нее текут слезы!
– Теперь ты умеешь читать, – заверил он ее тихо. Он стоял буквально не дыша, боясь говорить что-то еще. Путь к нынешнему свершению был долог и весьма тернист. Этта оказалась непростой ученицей. Ума у нее, скажем прямо, хватало. Однако его усилия научить ее чтению почему-то пробуждали в ней некий глубинный гнев. Поначалу он был совершенно уверен, что сердится она на него, а то на кого же?… Она без конца дулась, отказывалась от помощи, а потом заявляла, что он не хочет ей помочь, потому что желает выставить ее дурой. А нрав у нее был такой, что в сердцах могла и ценную книгу через всю каюту швырнуть, и дорогую бумагу в мелкие клочки изорвать. Сколько раз она просто отшвыривала его, когда он наклонялся поправить ее ошибку! Однажды он повысил на нее голос, в пятый раз объясняя, что она пишет такую-то букву шиворот-навыворот. В ответ она ударила его. И не просто пощечину залепила, а хорошенько вмазала кулаком по скуле, едва не сбив с ног. А потом вышла вон из каюты. Извиняться за это она впоследствии даже не подумала.
