– За Малтой?…-Альтия не сразу поверила своим ушам. – А Малта-то тут при чем?
– Вот это-то, – устало выговорила Янтарь, – я и хотела бы знать в первую очередь…
– Что-то случилось, кэп!… То есть я имею в виду… с Делипаем…
В дверях Кеннитовой каюты стоял Ганкис. Таким смятенным и перепуганным старого пирата Кеннит еще не видал. Ганкис снял шляпу и бестолково комкал ее в руках. Кеннит ощутил дурное предчувствие как плотный ледяной ком в животе. На лице его, впрочем, ничего не отразилось.
Он лишь вопросительно поднял бровь:
– А что с Делипаем когда-либо было «так», Ганкис? О которой из его многочисленных неправильностей ты пришел мне поведать?
– Меня Брик прислал, кэп. Велел передать тебе… в общем, пахнет оттуда скверно. Ну… в смысле… со стороны Делипая, я хотел сказать. То есть оттуда вечно пованивает, когда с моря подходишь, но в этот раз что-то конкретно скверное, похоже, стряслось… Пахнет мокрой золой и…
«Вот. Вот оно…» Кенниту точно ледяной палец уперся в поясницу. Стоило старому пирату упомянуть о запахе, как Кеннит и сам почуял его. Он еще очень слабо ощущался внутри капитанской каюты, но ошибиться было невозможно. Это был издавна памятный ему запах беды. Давно же он не обонял его… А вот довелось – и воспоминания всколыхнулись острее, чем от чего бы то ни было. Крики в ночи… текущая кровь, липкая, скользкая… Огонь до самых небес… Запах сгоревших домов, приправленный духом смерти. Такое не забывается.
Вслух он сказал:
– Спасибо, Ганкис. Скажи Брику – я сейчас выйду.
Моряк вышел и прикрыл за собой дверь. Старик был очень расстроен. Ничего более похожего на родной порт у команды ведь не имелось. И все они знали, что означал долетевший с берега запах, но Ганкис так и не смог заставить себя выговорить правду… Итак, на Делипай напали. Кто? По всей вероятности, охотники за рабами. Не такое уж небывалое событие в жизни пиратского города. Много лет назад, еще при старом сатрапе, здешние воды бороздил целый флот, занимавшийся тем же. Тогдашние налетчики, помнится, разыскали и смели с лица земли множество прежних пиратских твердынь… Делипай как-то пережил тогдашнее лихолетье: его так и не обнаружили. Потом наступило раздолье: прежний сатрап, постарев, утратил воинственность, Касго же правил так, что его смешно было принимать всерьез. Это было счастливое время, когда пиратские поселения никто не тревожил. Они познали процветание, но вместе с тем утратили бдительность. Кеннит пытался предупредить их, но никто в Делипае не пожелал слушать его…
– Круг замыкается, – сказал голосок.
Кеннит посмотрел на талисман, пристегнутый к запястью. Проклятая вещица все больше превращалась в источник раздражения. Оставалось неизвестным, привлекала ли она, как это было задумано, удачу и счастье, зато из себя выводила попросту непередаваемо. Говорил талисман, во всяком случае, только тогда, когда сам находил нужным. Но и в этих случаях изрекал лишь угрозы, предостережения и весьма безрадостные пророчества. Кеннит про себя уже жалел, что некогда вызвал его к жизни. Но вот как отделаться от надоеды – с трудом себе представлял. Слишком много его собственной личности было вложено в талисман, чтобы допустить даже возможность, что когда-нибудь он попадет в другие руки. А уничтожить… Ну нет. Уничтожить собственное изображение, в особенности живое, – слишком хороший способ навлечь беду и на себя самого. В общем, Кеннит решился терпеть своего маленького двойника, изваянного из диводрева. Чего доброго, однажды принесет еще пользу. Там видно будет.
– Я сказал, круг замыкается! Понял, о чем я? Или вконец оглохнуть успел?
– Я просто внимания на тебя не обращал, – сказал Кеннит светским тоном. И выглянул в иллюминатор каюты.
Перед ними постепенно открывалась гавань Делипая… Бывшего Делипая. Из воды сиротливо торчало несколько мачт. От города же осталось одно пепелище. В пышном лесу позади и то виднелись горелые проплешины. Причалы частично уцелели, но превратились в обособленные куски настила, указывавшие на берег обугленными пальцами свай. Кеннит ощутил укол сожаления… Он-то вернулся сюда, везя величайшее сокровище за всю свою карьеру морского разбойника и с предвкушением ожидая, как синкур Фалден все распродаст, принеся ему великолепный доход. И вот те на. Фалдену наверняка перерезали глотку. А дочек и жену силком увели прочь, сделав невольницами. До чего же некстати, прах побери!
– Круг, – неумолимо продолжал талисман. – Его, по всей видимости, составляют несколько необходимых частей. Пиратский капитан. Живой корабль, который можно взять. Сожженный город. Пленный мальчик, родня кораблю. Вот составляющие первого цикла. И что же мы тут сегодня имеем? Пиратского капитана, живой корабль, пленного мальчика… а вот и сожженный город!
– Неправильно получается, талисман. Все не в том порядке, так что не проводи аналогий.
Кеннит встал перед зеркалом и навалился на костыль, двумя руками наводя последний блеск на закрученные кончики усов.
– А по мне, очень даже убедительное совпадение. Или, может, мы еще что-то забыли добавить? Как там, например, насчет папаши в цепях?
Кеннит повернул запястье, чтобы талисман оказался к нему лицом.
– Или взять женщину с отрезанным языком, – сказал он. – Я ее в любой момент могу с легкостью организовать…
Крохотное личико сощурилось.
– Все идет по кругу, пойми наконец, дурень. Все идет по кругу! Неужели ты думаешь, что, однажды запустив жернова, сумеешь сам от них увернуться? Между тем все было предначертано для тебя еще много лет назад, когда ты решил следовать по пути Игрота. Вот и умрешь той же смертью, которая постигла Игрота…
Кеннит с силой ударил рукой по столу, прихлопнув талисман:
– Не желаю, чтобы ты когда-либо произносил это имя! Понял? Не желаю!
Он снова посмотрел на талисман. Деревянное личико безмятежно улыбалось ему. Под ним на запястье уже наливался кровоподтек. Кеннит спустил пониже рукав, чтобы спрятать в кружевах и талисман, и синяк. Потом вышел из каюты.
На палубе вонь ощущалась гораздо сильней, чем внизу. Заболоченная гавань Делипая всегда-то смердела, но теперь к ее миазмам примешивались запахи смерти и сожженных домов. Команда стояла на палубе в непривычном молчании… «Проказница», точно призрак, двигалась вперед по сонной воде, подгоняемая едва заметным ветерком. Никто не кричал, не стонал, даже не перешептывался… Жуткая тишина навалившейся беды повисла над кораблем. Даже носовое изваяние помалкивало. А позади, в кильватер за ними, столь же молчаливо шла «Мариетта».
Кеннит нашел глазами Уинтроу, стоявшего на баке «Проказницы», и почти въяве ощутил владевшее ими обоими онемение. Рядом стояла Этта. Вцепившись в поручни, она тянулась вперед, сама похожая на носовую фигуру. На ее лице застыла странная гримаса невозможности поверить увиденному…
Разрушение прошлось по городу не вполне равномерно. От одного лабаза уцелели аж три стены. Они казались горстями, сдвинутыми над разором. Устояла и одна из стен борделя Беттель. Там и сям виднелись обособленные развалюхи, до которых не добрался огонь. Эти дома уцелели благодаря влажной почве Делипая.
