Кефрия в ужасе прижала руки ко рту и оглянулась на Ронику.
– Мама?…-невнятно пробормотала она сквозь пальцы.
И Роника решила за всех.
– Собирай малыша. – сказала она. – Никаких вещей. Просто уезжайте – и быстро!
Потом она стояла на крыльце и смотрела, как они уезжают. Рэйн держал Малту перед собой на седле, закутанную, как кулек. Кефрия сидела на старой кобыле, а Сельден, забывший прежние страхи, – на толстом пони.
– Мама, может, поедем?… – в последний раз спросила Кефрия. – Кобыла свезет нас обеих… Тут ведь не особенно далеко!
– Езжайте, езжайте, – тоже далеко не в первый раз ответила Роника. – Я остаюсь. Мне нужно остаться.
– Но как же я тебя тут оставлю!…-расплакалась Кефрия.
– Ты должна. Это твой долг перед семьей. А теперь езжайте! Езжайте наконец!… Рэйн, забери их отсюда, пока еще есть возможность!… – И добавила сугубо про себя, так, что другие не слышали: – Если Удачному суждено окончить свои дни в дыму и крови, я буду свидетельницей тому. И еще я должна позаботиться о похоронах Давада Рестара…
Рэйч стояла рядом с ней на крыльце. Они смотрели вслед своим домочадцам, пока те не скрылись из вида. Потом у Роники вырвался тяжелый вздох. Все внезапно стало так просто… Сейчас Рэйн доставит их в гавань, и «Кендри» переправит в безопасное место. Значит, ей осталось беспокоиться только о себе… а о себе и своей судьбе она перестала волноваться уже очень, очень давно.
И слабая улыбка осенила ее исцарапанное лицо.
Она повернулась к бывшей рабыне и взяла ее под руку.
– Ну, наконец-то спокойная минутка выдалась… Может, чайку попьем? – спросила она подругу.
Кто-то принялся громко стучать в дверь каюты. Альтия застонала и неохотно разлепила один глаз.
– Что еще?… – спросила она, не думая слезать с койки.
– Капитан зовет! Срочно! – долетел снаружи мальчишеский голос Клефа, которому тот изо всех сил пытался придать значительность.
– Еще не хватало…-пробормотала она себе под нос. И ответила громко: – Иду!…
И кое-как полезла вниз с койки. Тело слушалось плохо.
Уже миновал полдень, но Альтии казалось, будто она только что прилегла. Она сонно оглядела каюту… Йек была на вахте, а Янтарь, по всей видимости, осталась с Совершенным. Сама Альтия пока не пыталась сблизиться с ним. После схватки со змеем он некоторое время бредил, произнося какие-то дразнящие и пугающие фразы – тем более дразнящие и пугающие, что в них почти угадывался смысл.
«Кровь – это память! – объявил он во всеуслышание. – Можно пролить ее, можно поглотить, но того, что она несет в себе, не стереть! Никогда не стереть! Кровь – это память…»
Он повторял и повторял эти слова, пока Альтия не испугалась уже за собственный разум. Не из-за его бесконечного бормотания, просто от бесплодности своих попыток уловить значение. Тем более что разгадка – она это чувствовала – была где-то здесь, совсем рядом…
Альтия взяла в руки рубашку. На ней было полно дырочек, проеденных ядом, в других местах засохли жесткие кровяные пятна. Мысль о том, чтобы натягивать грубую робу на избитое и израненное тело, привела Альтию в содрогание. Охая, она нагнулась и вытянула свою сумку с вещами из-под койки Янтарь. Где-то там лежала легкая хлопковая рубашка, ее «городская»… Альтия выкопала ее и натянула на нещадно саднящую плоть.
…Совершенный перестал выкрикивать непонятное, некоторое время еще бормотал и наконец погрузился в молчание. В то самое жуткое, непроницаемое молчание, которым он отгораживался от всего мира. Альтии показалось, будто на лице у него было нечто вроде улыбки, но Янтарь попросту места себе не находила от беспокойства. Когда Альтия уходила к себе вниз, Янтарь сидела на бушприте, наигрывая на свирели. Сама она говорила, что это колыбельные. Но ни одну из песен, когда-либо слышанных Альтией, эти мелодии не напоминали… Альтия, помнится, прошла мимо матросов, уже отчищавших с изъеденной палубы «Совершенного» кровь и яд змея. Она даже приостановилась подивиться, какой ущерб оказался нанесен невероятно твердому диводреву… Вся палуба была в оспинах, рытвинках и бороздках, проплавленных жгучими брызгами. Потом Альтия ушла вниз и без сил заползла на свою койку…
Сколько времени успело пройти?… Уж верно, не особенно много. И вот теперь Брэшен прислал за ней Клефа. Наверное, собрался объяснить ей, как на самом деле следовало действовать… Что ж. Он капитан. Имеет право. Альтия только надеялась, что он не станет произносить слишком долгой речи. А то как бы она не заснула самым непочтительным образом прямо у него на глазах…
Она застегнула ремень и отправилась навстречу своей участи.
У двери его каюты она пригладила волосы и одернула рубашку. И пожалела про себя, что перед сном не удосужилась вымыться. В тот момент она была до того измотана, что просто не хотелось возиться. А теперь не было времени. Ладно… Она храбро постучала в капитанскую дверь.
– Входи, – отозвался Брэшен.
Она притворила дверь за собой… и уставилась на него. А потом, забывшись, воскликнула:
– Ой, Брэшен!…
Знакомые темные глаза смотрели на нее с багрово-красной воспаленной физиономии. На лбу и щеках надулись крупные пузыри ожогов, часть из них уже лопнула, уподобив молодого капитана покрытому бородавками уроженцу Чащоб. Клочья, когда-то бывшие рубашкой, висели на спинке стула, а та рубашка, что была сейчас на нем, болталась не заправленная в штаны – видно, ему с трудом давалось прикосновение ткани к телу. Брэшен показал зубы в кривой гримасе, вероятно, задуманной как улыбка.
– На себя посмотрела бы, – сказал он ей. – Тоже смотришься будь здоров. – И жестом указал ей на тазик для мытья в углу комнаты: – Я тебе теплой водички в кувшине оставил…
– Спасибо, – неуклюже выговорила она. И пошла воспользоваться его любезностью. Брэшен отвел глаза.
Когда она сунула руки в воду, жжение заставило ее зашипеть. Когда же постепенно оно прекратилось, руки вытаскивать не захотелось – так им было хорошо в теплой воде.
– С Хаффом тоже будет все в порядке, хотя ему досталось, как нам вместе взятым, – сказал Брэшен. – Я велел коку как следует вымыть его. Он весь в кровавых пузырях, бедолага. Про одежду я уж молчу – вся просто сгорела… Так что на смазливой роже, подозреваю, появится шрамчик-другой!… – Брэшен помолчал и заметил: – Между прочим, паршивец нарушил приказ. Не только твой, но и мой.
Альтия поднесла к лицу мокрую тряпочку. У Брэшена висело на стене зеркало, но заглянуть в него она пока не решилась. Она сказала:
– Вот уж вряд ли он сейчас помнит об этом…
– Сейчас – да. Но как только встанет с постели, я ему непременно напомню. Если бы он оставил проклятую тварь в покое, как ему было сказано, она бы, может, ушла себе с миром. А так он своими действиями подверг опасности и корабль, и всю команду. Он, кажется, вообразил, что во всем разбирается лучше капитана с помощниками. Он ни в грош не ставит ни твой, ни мой опыт. Пора уже сбить с него спесь…
