Трехог висел и раскачивался над берегом реки Дождевых Чащоб, совсем близко от открытого русла. Впрочем, четко очерченного берега у реки не имелось. Болота, грязь, ежечасно меняющие трясины тянулись далеко в глубь леса. Едкие воды реки главенствовали надо всем и поистине текли где хотели и как хотели. Кусочек сухой и вроде бы твердой земли спустя неделю уже таял, распадался и становился частью болота, зато рядом вырастала новая суша – столь же мало заслуживающая доверия. Строить на земле было, таким образом, решительно невозможно. Сваи же, загнанные в топь, либо очень быстро истачивались, либо медленно затоплялись. Единственной надежной опорой здесь были глубоко проникшие корни громадных деревьев, собственно, и составлявших Дождевые Чащобы. Таких деревьев Малта никогда прежде не видела. И даже не представляла себе, что нечто подобное вправду может существовать. В тот единственный раз, когда она подошла к окну своей комнаты и выглянула из него, она так и не разглядела земли. Всюду была лишь густая листва да подвесные мостики. Ее комната угнездилась в развилине громадной ветви. По ветви были проложены мостки, чтобы уберечь кору от топчущих ног. Толщина ветви была такова, что по мосткам, не стукаясь плечами, могли спокойно идти двое. А по стволу вниз спирально вилась лестница. Лестница, с точки зрения Малты, больше напоминала оживленную улицу. Вплоть до мелких торговцев, устроившихся со своими лотками на каждой площадке…
По ночам здесь ходили сторожа. Они следили, чтобы фонарики на лестницах и мостиках были должным образом заправлены и не угасали. Ночь, таким образом, украшала город гирляндами света, создавая ощущение праздника.
И еще в Трехоге были сады. Висячие сады с плодовыми деревьями в кадушках, полных земли. Добытчики уходили на промысел и возвращались только им ведомыми тропами по деревьям и через болота. Они собирали удивительные плоды, невиданные цветы и ловили роскошных птиц, обитавших в джунглях Чащоб. Вода добывалась посредством сложной системы улавливания дождевой влаги – ведь из реки стал бы пить только самоубийца. Реку же посещали на толстых лодках, выдолбленных из свежесрубленных древесных стволов. Каждую ночь их вытаскивали из воды и подвешивали. Они служили дополнительным средством сообщения между домами, соединенными воздушными мостиками и канатными дорогами. Да, деревья здесь были основой всего. Толчки, от которых разверзалось и булькало болото внизу, лесных великанов лишь заставляло мягко покачиваться…
Зато там, внизу, располагался древний город. Если верить описаниям Сельдена, представлял он собой этакую большую кочку в трясине. Его окружал неширокий участок действительно твердой земли, сплошь занятый мастерскими исследователей подземелий. Жить там никто не жил. Когда она спросила Сельдена о причине, он лишь передернул плечами:
«Если провести в старом городе слишком много времени, непременно свихнешься. – И поделился страшным секретом: – Уайли говорит, что твой Рэйн, может быть, уже даже и сбрендил! Он ведь до того, как в тебя втрескаться, проторчал там дольше, чем кто угодно другой! „Призрачную хворь“ чуть не подхватил… – И добавил, оглядываясь, таинственным шепотом: – Ты знаешь, что от этой хвори у него отец умер?»
«Что это за хворь?» – поинтересовалась она, заинтригованная помимо собственной воли.
«Не знаю. Ну, в смысле точно не знаю. Ты как бы тонешь в воспоминаниях… Так Уайли сказал. А что это значит?»
«Не знаю», – в свой черед ответила Малта. Его новообретенная тяга задавать вопросы была, пожалуй, еще хуже прежней молчаливости.
…Она потянулась, лежа на диване, потом снова свернулась под покрывалом. Призрачная хворь… Утонуть в воспоминаниях… Малта помотала головой и закрыла глаза.
Однако заснуть ей так и не дали. В дверь опять заскреблись. Она не подала голоса. Она лежала очень тихо, стараясь дышать размеренно и глубоко. Дверь скрипнула, отворяясь. Кто-то вошел… Вошедший вплотную приблизился к ее ложу и стал смотреть на нее. Он просто стоял и смотрел, как она притворяется спящей. Малта продолжала притворяться, надеясь, что ее все же оставят одну.
Но вместо этого рука в перчатке коснулась ее лица.
Она мгновенно распахнула глаза. И увидела рядом с собой мужчину в простой черной одежде и с закрытым вуалью лицом.
Малта отшатнулась, хватаясь за покрывало:
– Кто ты? Чего тебе нужно?…
– Это я, Рэйн. Я пришел тебя навестить.
И он предерзко опустился на краешек дивана. Она поджала ноги, чтобы избежать соприкосновения. И сказала:
– Ты же отлично знаешь, что я не хочу тебя видеть…
– Знаю, – кивнул он неохотно. – Но наши желания не всегда исполняются, так ведь?
Она ответила с горечью:
– Твои, похоже, всегда!
Рэйн со вздохом поднялся.
– Я ведь уже говорил тебе. И я писал это в письмах, в тех самых письмах, что ты мне возвратила. В тот день я был в полном отчаянии… Я бы натворил и наговорил чего угодно, лишь бы тебя увезти. Но, как бы то ни было, я не собираюсь настаивать на исполнении договора о живом корабле между нашими семьями. Я не стану забирать тебя во имя возмещения долга, Малта Хэвен. Я и в мыслях не держу заполучить тебя против твоей воли…
– Однако почему-то я оказалась здесь, – заметила она колко.
– И живая, – добавил Рэйн.
– Отнюдь не благодаря тем молодцам, которых ты послал похищать сатрапа, – проговорила она совсем уже ядовито. – Они бросили меня умирать!
Рэйн довольно натянуто извинился:
– Я не знал, что ты будешь в той карете…
– Меня бы и не было там, если бы ты хоть сколько-нибудь доверял мне и сказал на балу правду. И мамы бы там не было, и бабушки, и братишки… Твое ко мне недоверие нас всех чуть не убило! А Давада Рестара – убило-таки, хотя он провинился лишь тем, что был глупцом и жадюгой. И если бы я погибла, в моей смерти был бы виноват ты. Может, ты и спас мне жизнь, когда оттуда увез, но перед этим-то – едва не убил!… А все потому, что не захотел мне доверять…
Она очень давно хотела бросить ему в лицо именно эти слова. С тех самых пор, как сопоставила разрозненные эпизоды того давнего вечера. Понимание случившегося обратило ее душу в камень. Она составила обличительную речь и много раз произносила ее про себя, но, лишь выговорив все вслух, как следует осознала, как глубока на самом деле была ее обида. В горле стоял такой комок, что она едва могла говорить. Рэйн стоял над ней и молчал. Малта смотрела на его вуаль и гадала, чувствовал ли он хоть что-нибудь.
Она услышала, как у него вырвался судорожный вздох. Потом снова. И Рэйн медленно опустился перед ней на колени. Малта смотрела на него непонимающими глазами. А потом он заговорил, едва справляясь с рыданиями и до того невнятно, что она еле-еле понимала его.
– Я знаю… я совершил ошибку. Я знал это все те ночи, что ты пролежала здесь без движения. Это грызло меня, как речная вода грызет упавшее дерево. Я же действительно чуть не погубил тебя… Я думал о том, как ты лежала там в крови, совсем одна… Я бы все, что угодно, отдал, чтобы вернуть время и предотвратить это… Я ошибся. Я совершил страшную глупость. У меня нет даже права молить о прощении, но я все равно прошу… прости меня… пожалуйста, прости…
