– Не получится. Ни я не вылезу, ни ты. Смотри… Оно тает!
И он снял с шеи Рэйна грязную руку, чтобы указать наверх.
Оказывается, в дырку успел проникнуть первый настоящий солнечный лучик. И в нем, словно пыль, плясали какие-то частицы. Вот только двигались они снизу вверх, как струя восходящего пара, и в воздухе уже явственно ощущался некий запах. Посторонний и весьма неприятный.
– Так пахнут руки после того, как со змеями-подвязками поиграешь, – заявил Сельден. – Только они так не воняют!
Рэйн ответил:
– Держись-ка за меня крепче… сейчас мне обе руки понадобятся!
Вовсе не жажда спасения заставила его рыть ладонями подобно собаке. Он лишь хотел своими глазами увидеть, как ЭТО произойдет. Толстый хрусталь пропускал свет, но был слишком грязен, чтобы сквозь него можно было ясно что-либо рассмотреть. А Рэйн хотел видеть все. Слишком долго он гадал, что к чему, чтобы сейчас пропустить свой последний шанс доподлинно узнать все. И он бешено загребал полные пригоршни грязи, меньше всего думая о том, что тем самым погружается еще глубже. Ему все же удалось до некоторой степени расширить отверстие в их с Сельденом убежище. Тогда он стал жадно смотреть.
Солнечный луч как раз коснулся верхнего края бревна не так далеко от него. По поверхности пошли мокрые пузыри… и диводрево начало таять, оплывая, словно морская пена в отлив. Это было немыслимо, непредставимо! Солнечный свет никогда не оказывал никакого влияния на диводрево, которое они извлекали распиленным на поверхность. Живые корабли и не думали таять на солнце…
Это потому, что живые корабли мертвы, – шепнул голос в его сознании. – Но я –не мертвая. Я живая!
Как выяснилось, дело требовало времени. Солнце поднималось, луч медленно смещался по диводреву. Там, где он проходил, оставалась вереница пузырей. Когда солнце повисло прямо над головой, испарение ускорилось. Бревно кипело, словно каша на огне. Змеиный запах все усиливался.
Сельдену успело наскучить созерцание чуда. Он устал, проголодался, замерз и хотел пить. Все то же самое относилось и к Рэйну, но некоторым образом тяготы, осаждавшие его, не имели никакого значения. Смерть Малты лишила его чувства самосохранения. К тому же он не видел осязаемой возможности спасти Сельдена и спастись самому. При таких обстоятельствах трудно было заставить себя что-либо предпринимать, но в конце концов плавление диводрева вынудило его действовать. Громадное бревно кипело, распадаясь прямо на глазах, и тяжелая хрустальная пластина наклонялась все больше, вынуждая Рэйна пригибаться ниже и ниже. Надо было либо тонуть, либо принимать какие-то меры.
Для начала он поднял мальчика повыше, и Сельден, встав ему на плечи, дотянулся до края смыкающейся дыры. Подтягиваясь и дергая ногами, он повис на плите животом и наконец вылез наружу. Настал черед Рэйна… Требовалось действовать быстро: дополнительный вес мальчика погрузил прозрачную плиту все глубже в грязевую трясину. Рэйн принялся действовать руками, как морская черепаха, откапывающая себе на песчаном берегу гнездо для кладки яиц. Потом попытался освободить ноги и ощутил, как они покидают сапоги. Он снова сунул руки в жижу, чтобы расстегнуть пояс с инструментами. Барахтаясь и извиваясь, он боком, по-крабьи, постепенно выбрался из-под изогнутого хрустального свода. Для этого ему пришлось с головой нырнуть в грязь, но он справился. Потом пришлось сразу повернуться и двигаться назад. Отчаянно работая всем телом, чтобы удержаться на поверхности засасывающей трясины, он попытался вскарабкаться на гладкую выпуклую поверхность. Сельден вовремя пришел ему на помощь: свесился вниз и ухватил его запястья. Рэйн сделал еще усилие и тоже влез на самый верх бывшей потолочной плиты.
Некоторое время он просто лежал лицом вниз, стараясь отдышаться. Но потом основание плиты сдвинулось, заскользило – и она начала погружаться. Приходилось только надеяться, что под ней останется воздух, способный замедлить конец. Рэйн поднял голову и посмотрел вверх. Сельден, крепко ухватившийся за него, уже смотрел туда же.
Непосредственно рядом с ними тающее бревно диводрева не стекало вниз, в грязь. Оно разжижалось и… впитывалосъ. И уже виден был скорченный, тощий, как мумия, силуэт драконицы, заключенной в бревне. Туда-то, к ней, и текло обращенное в жидкость диводрево. Солнечный луч озарял настоящее чудо. Кожа драконицы впитывала целые потоки жидкости, и ее тело на глазах набухало, наливалось. Изначально черная, теперь она отливала глубокой синевой. Кости, бесплотные мышцы, иссушенная кожа – все это быстро обретало живой вид и объем. Вот она слабо пошевелилась среди распадающихся остатков своей куколки… Изогнула спину – и Рэйн впервые получил представление о ее крыльях. Плотно сложенные, они были туго прижаты к ее телу. И походили на куски мокрой бумаги, нанизанные на палочки. Она сделала усилие, пытаясь развернуть хотя бы одно… Оно выглядело недоразвитым – просвечивающая перепонка на тонких белых костях, а вернее, на хрящиках. Драконица приподняла морду… фыркнула… все-таки развернула крыло. Оно было громадно. Оно гулко шлепало по остаткам диводрева и окружающей грязи. Драконица неуклюже заворочалась, силясь подобрать под себя лапы. Потом расправила длинную шею, незряче подняла голову навстречу солнечному лучу и открыла рот, словно стараясь выпить свет… Толстые белесые веки скрывали глаза. Голова раскачивалась на шее. Она тянулась навстречу солнцу и свету. Вот она опять заворочалась и выпростала из-под себя длинный змеящийся хвост. Последние остатки диводрева быстро исчезали. Его место быстро занимали потоки густой грязи. Рэйн просто смотрел, он ничего не мог сделать. Драконица должна была потонуть, так ни разу и не взлетев…
Потом раздался звук, как будто на ветру разворачивались мокрые паруса. Она вскинула крылья. Они были густо перемазаны грязью. Она неловко захлопала ими, обдав Рэйна и Сельдена волной крепкой вони. На поверхности натянутых перепонок ясно виднелись вздувшиеся кровеносные жилы… И вот, словно краску растворили в воде, они стали наливаться цветом. Из почти прозрачных крылья стали сперва полупрозрачными, потом окрасились густой сверкающей синевой. Она еще взмахивала ими неумело и медленно, но Рэйн прямо-таки чувствовал, как прибывает в них силы. На ее глазах неожиданно разошлись веки. Глаза отливали серебром. Драконица оглядела себя…
Синяя! Не серебряная, как мне мечталось. Синяя!
– Ты прекрасна! – выдохнул Рэйн.
Она вздрогнула от звука его голоса. И выгнула шею, вглядываясь туда, где сидели на хрустальной плите Рэйн и Сельден. Испуганный Сельден плотнее прижался к старшему другу и пропищал:
– Она хочет нас съесть!…
– Вот уж не думаю, – шепнул в ответ Рэйн, – но на всякий случай замри… Не шевелись!
Мальчик послушно замер, притиснувшись к его боку. Медленным движением Рэйн обнял его одной рукой. Сам он не сводил глаз с драконицы. Ее хвост свивался и развивался, скользя по грязи. Она вдруг вскинула голову и затрубила. Голос новорожденной одновременно отдался в ушах Рэйна и в его мозгу. В ее крике звучал вызов. И торжество. Гулкое эхо пронеслось по чертогу.
