Разговоры, хотя слов еще разобрать не мог или говорившие просто тихо разговаривали. Цокот копыт и в такт мои движения вверх-вниз — меня везут. И словно спала последняя завеса — я в полной мере почувствовал красоту жизни. Особенно это касалось запахов, которые я буквально мгновение назад не различал.
— Раэш, ты меня слышишь? — услышал я голос учителя.
Другой бы обрадовался, что спасен, но для меня было бы лучше умереть в бою с хищником, чем вернуться в рабство. Решил не отвечать, пока не пойму свое состояние. Он тоже меня спрашивать больше не стал. Но буквально спустя пять минут я почувствовал мощный прилив сил и решил больше не притворяться. Зашевелился, но подняться не смог, и только сейчас сообразил, что мои ноги и руки связаны. Понял, что это было сделано для того, чтобы я не свалился с лошади: руки вокруг шеи, ноги держала веревка, пропущенная под животом моего скакуна. Как только зашевелился, тут же остановились, и меня не только быстро развязали, но даже поставили на ноги.
— М-да, — произнес Хáчнок, оглядев с ног до головы.
И мы, удивительное дело, направились на рынок выбирать мне одежду. Купили, конечно, самую дешевую, но мне как-то без разницы — главное, чтобы был прикрыт низ. Пока туда шли, я рассказывал свои приключения, причем Хáчнок слушал очень внимательно и очень огорчился, когда я сообщил, что ни одного похитителя не видел в лицо. На ночь мы, естественно, никуда не поехали, а остановились на постоялом дворе. И снова меня удивил мой учитель, сняв номер на троих. На самом же деле оправдались мои самые пессимистические прогнозы: я настолько ценное приобретение, что со мной возятся, несмотря на то, что я, по сути, раб. Теперь он меня от себя не отпустит. Во всей этой ситуации радовало то, что у меня и в самом деле есть большие шансы выиграть у чемпиона, иначе и возиться не стоит. Понимание этого в очередной раз подстегнуло меня в изучении искусства боя и доведения его до идеала. Когда сидели за столом и ужинали, учитель спросил:
— А почему ты пошел на юг?
Наконец-то он задал этот вопрос, над ответом на который я раздумывал все то время, когда не рассказывал о своих приключениях. Понятное дело, что я пытался сбежать, но не буду же я говорить об этом? В голову не пришло ничего, кроме одного ответа, и я буду придерживаться этого варианта.
— А куда же еще? — я постарался удивиться как можно естественней. — Мы ехали на юг, меня похитили — значит, должны везти на север. Я не знаю, сколько был без сознания; думал, что не меньше дня, вот и побежал в другую сторону.
— А почему решил, что тебя должны везти на север?
— Ну, как же? — я снова выдал удивление. — Раз похитили, то должны везти в другую сторону, чтобы не нашли.
На мое такое заявление Хáчнок только хмыкнул и больше ничего расспрашивать не стал. В обеденном зале мы не стали задерживаться, сразу пройдя в комнату. На меня уже какое-то время назад накатила слабость, и спать захотелось, но я знал, что так и будет. Как я понял, меня напоили каким-то восстанавливающим и заживляющим зельем, действие которого закончилось, вот и наступила слабость и жажда сна.
Ночь прошла спокойно, и мы, позавтракав, отправились на турнир. Со слов Хáчнока, мы успеваем к финальной части. В столице три гладиаторских арены, и сегодня пройдут первые схватки, после которых в финальную часть выходят только шестнадцать бойцов. Завтра день отдыха, а послезавтра финалы, где из них определится чемпион. У хозяина, как владельца гладиаторской школы, имеется своя ложа, откуда мы и будем смотреть поединки.
В столицу племени Чилиры, город Антучан, мы приехали уже в сумерках. Как любой богатый индеец племени, Анхéн Чóхнан тоже имел дом в столице. Находился он в той части, где жили самые зажиточные жители — я так понимаю, местная аристократия. Не заметить, что движемся уже там, было невозможно, поскольку дома здесь были исключительно двухэтажные. Я не знаю почему, но местные жители не привечали многоэтажные здания, и только в столице это можно было сделать. Да и то всего в два этажа. Мой взгляд остановился на зиккурате, который поднимался в небо своими ступенями. Он был значительно выше, чем в городе, где мы жили, и отвращение мое к нему было тоже сильнее.
Ночевал я в гладиаторском доме, ничем не отличающемся от привычного мне. Я и место-то занял такое же — у входа. А вот одеяло было значительно лучше — то ли так положено, то ли просто другого нет. Засыпая, я все время размышлял о своем состоянии, когда ярость поднимается из глубины моего «я». Хуже всего было то, что я почти не мог его контролировать, что уже являлось достаточно большой проблемой. Хотя при потере контроля я начинал действовать на одних инстинктах и вроде как становился немного сильнее. Отец мне про него рассказал только поверхностно: дескать, есть у демонов такое состояние, а более подробно обещал рассказать, когда я в него начту входить. Кстати, книг по нему у нас не было. Но последние события подсказали способ, благодаря которому можно подчинить его себе — состояние гар’са, при котором я осуществлял контроль, когда ярость была не настолько велика. Под эти мысли я и уснул.
Удивительно, но сегодня проснулся самостоятельно, а не от свиста плети. Хотя я почему-то ожидал, что Хáчнок устроит мне тренировку и здесь — наверное, решил пожалеть после полученных ран во время боя с саблезубым карсом. Но про меня не забыли и после завтрака гоняли по хозяйству — в основном, подай-принеси.
— О! У нас новый раб, — услышал я позади себя молодой голос и обернулся. — Это о нем говорил отец?
Передо мной, глядя на меня, как на противную букашку, стояла молодая копия Анхéна, если ее переделать на девичий манер. Мне она, естественно, совсем не понравилась, и я поспешил перевести взгляд в пол, чтобы не выдать своего отношения к ней. Вот есть у калвари, к расе которых принадлежала моя мама, врожденное чувство определения правильности человека. Или надежности. Или вообще все вместе. Вот мне от нее и передалась крошечная толика этой способности. В данный момент сработала именно она. Честно говоря, я даже не знаю, как вести себя с ней, так как за этот год, кроме тренировок и объяснений, что я сделал не так, и как надо было, ничего учитель мне не говорил. На вид ей было лет шестнадцать — семнадцать, на лице то и дело проскакивала капризность, на краткий миг меняющая ее высокомерный взгляд. «Балует ее Анхéн», — подумал я. Это не удивительно, ведь, насколько я понял из разговоров, это была его любимая дочь.
— Взял меня на руки и отнес в мою комнату! — приказала она.
Вот и подтверждение. К сожалению, в моем мире такие тоже жили — причем и у людей, и у калвари, и у демонов. Как правило, это дети богатых людей или даже повелителей. Они мало что представляли собой, зато никогда не упускали возможность показать свое, так называемое, превосходство. Вопрос решался просто: либо из них выбивалась дурь, либо их полностью лишали наследства. У нас предпочитали первый способ, у калвари второй.
— Я гладиатор и не имею права там находиться, госпожа, — я постарался произнести последнее слово спокойно, без иронии, но, видать, не сумел, так как глаза ее сузились. — Мое место на арене.
