– Кому еще пива? – с облегчением додумалась я.
Все разом подняли руки. Я чуть ли не вылетела, забыв, что ящик не дотащу. Плевать мне было, куда и зачем уйти. Лишь бы только уйти. Я чуть ли не бегом спустилась в подвал. Замерла, прижавшись затылком к стенке.
Что за придурок?
Неужели, не ясно, в какое положение он поставил всех? Почему было не остаться дома? Почему было не выключить телефон?
Даже в Гамбурге, после драки с Джесс, под взглядом женщины-полицейского, мне не было так гадливо и тошно, как в этот миг. Я сделала пару вдохов, взяла несколько бутылок пива и снова пошла наверх. Навстречу шел Ральф. Раздраженный и хмурый.
– Я возьму ящик, – проворчал он.
Я машинально пошла за ним.
Ральф молча смотрел, как я ставлю все бутылки обратно.
– Если у вас с ним ничего, то почему его девка бесится? – ответил он, словно не услышал.
– Спроси у Хрюшки, – буркнула я. – У нас с тобой тоже ничего нет, а она все равно пытается запереть меня в психбольнице.
Местный Кук-кук-клан.
На следующий день, я проснулась полная решимости.
Черный лифчик, белая блузка… синие джинсы в обтяжку и туфли на каблуках. Когда на тебя ополчились все разом, надо дать газу и гнуть свою линию до конца.
Волосы я собрала в тугой конский хвост, чтобы не закрывали сиськи, а ненавистный худи разрезала пополам, чтобы тетя ничего не могла поделать. Так было гораздо лучше. Так я была собой. Сиськи стояли в чашечках, как сваренные страусиные яйца. Лицо накрашено, волосы вытянуты щипцами. Подумав, я надела на шею позолоченную цепь из больших, крупных звеньев и черные в пол лица очки.
– Ты так собралась идти?! – спросила тетя Агата и подняла глаза.
Я и забыла, как рано она встает. Чтобы еще до завтрака успеть натворить добра. Носки, к примеру, вяжет. Для беженцев… Лишь боги знают, на кой им эти носки. Особенно, из розовой пряжи.
– Я опаздываю, – буркнула я.
– Ну-ка, стой, – настороженно повторила тетушка. – Сними-ка очки…
– Меня друзья ждут.
– У тебя нет друзей.
– Есть! Мы познакомились на собрании ку-клукс-клана.
– Ра-а-альф, – неуверенно протянула тетя, не сводя с меня глаз. – Ты знаешь что-нибудь о местном кук-кук-клане?..
– Что?! – рявкнул голос из кабинета.
Похоже, в этом доме никто не спит!
– Я говорю, ты знаешь, где у нас собирается… кукус… как ты сказала?..
Какое-то время Ральф боролся с чувствами. Потом мы обе услышали, как в кабинете с грохотом отодвинули тяжелый рабочий стул. Тяжело ступая на пятку, Ральф вышел к нам, словно на арену и тут же замер, узрев меня.
– Ты что, из пуфа вернулась?
Тетя все пыталась расспросить его про кукушек, которые сбиваются в кланы, но Ральф, повелительным взмахом руки, велел ей умолкнуть. Тетя поджала губы и крепко вцепилась в распятый на спицах носок.
– Очки, – Ральф вытянул руку.
Я сорвала очки, швырнула их ему в грудь и вызывающе уставилась густо накрашенными глазами. Ральф обалдел. Я не могла сказать, отчего конкретно. То ли от макияжа, то ли от пролетевших в него очков. Мужчины порой бывают так впечатлительны.
Его глаза очень долго противились, но все же оказались у меня в декольте. В его трусах что-то дрогнуло и Ральф тут же, яростно сунул руки в карманы.
– Ты моя сестра, понимаешь ты?.. Моя сестра не может ходить в школу в таком виде! Поди наверх и умойся. И застегнись!
– Поди ты в жопу, – крикнула я, зверея. – Оставь меня в покое, больной ублюдок!
– Боженька всемогущий! – прошептала тетушка в шоке. – Верена!
Ральф напрягся, крепко сжав кулаки. На нем был черный спортивный костюм. Ткань лоснилась, как шкура хищного зверя. Каждую мышцу подчеркивала, каждую выпуклость, каждый изгиб… Наверное, рекомендовано Ватиканом. Каждый священник must have.
– Ублюдок? – переспросил он хрипло, встряхнув меня. – А ты-то кто? Законнорожденная?
Меня опалило жаром. Тело вздрогнуло; длинной, долгой дрожью. Джинсы словно стали малы, шов буквально упирался в промежность. Я замерла, но дрожь все не прекращалась. Дрожь самки, почуявшей дрожь самца.
– Да! Я – законнорожденная. – Маркус и Джессика поженились, чтобы я в браке родилась!
Ральф в самом деле дрожал. И не только от злости.
Не будь здесь тетушки, Ральф бы точно сорвался. Сорвал бы с меня ремень и выпорол, как он обращался с Джессикой. Но тетушка здесь была. Ральф развернулся и запер входную дверь. Затем, вторую – черного хода.
– Пока не смоешь лицо и не переоденешься, никуда не пойдешь, – сообщил он.
– В таком случае, я никуда не пойду. Пусть сообщат в комитет по делам несовершеннолетних! И я им все расскажу. Про тебя, про твою Свинью, про то, как ты со мной обращаешься. Как ты заставил Джессику подписать бумаги. Как ты обращался с ней!..
– Тетя, позвони в школу. Скажи, что эта дрянь не придет.
– Но, Ральф… – начала было тетушка. – Что о нас тогда скажут?..
Ральф в непонятной ярости пнул диван. Прямо голой ногой, не заботясь о том, что делает.
– Мне надоело! – заорал он. – Надоело вечно думать, что о нас скажут! Неважно, что мы тут делаем и чего не делаем. Все будут думать то, что хотят! И мы не сможем запретить этого! А ты, – он яростно повернулся ко мне, – ты ничего не изменишь, одевшись, как проститутка! Тебя ненавидят не за твою одежду, а за твое нутро! За то, что ты ведешь себя, словно мир был создан, чтобы служить тебе! Но люди здесь не твои холопы, и не твои бедные родственники, готовые глотать все твои причуды!
Я сбросила туфли и рванула на кухню.
Словно разгадав мой маневр, Ральф бросился следом, но он был слишком здоровый, чтобы разогнаться так же быстро, как я и… я захлопнула кухонную дверь прямо у него перед носом.
Ральф не стал терять времени, пытаясь в нее вломиться. Я слышала, как он развернулся и побежал через холл. К входной двери.
Оставалось лишь несколько секунд прежде, чем он выскочит из дому и ворвется на кухню через гараж. Я бросилась туда. Не до конца понимаю, что делаю и зачем, я схватила нож для ковров и, задыхаясь от ярости, заперлась в порше.
…Когда гаражная дверь открылась, в машине Ральфа не осталось ни одного целого кресла.
II Ральф.
Ральф у Стеллы после гаража.
Лежа среди растерзанных простыней, Ральф исподлобья рассматривал тело Стеллы.
Она сидела, кое-как примостившись на пуфе у туалетного столика и пыталась привести в порядок свою прическу. У нее были светлые волосы. Густые и гладкие, как у Джесс. Только очень короткие. Сейчас они стояли дыбом.
