Она еще улыбалась, когда я вскинула ногу и точно, резко, впечатала подошву ей в лоб. Марина пала, как Голиаф. Раскинув руки, треснулась затылком о стену и сползла на пол. Мне с визгом освободили сцену.
Марина попыталась отпрянуть, но сзади была стена и ухватив ее за волосы, я яростно размазала пластилин по ее лицу и, выпрямившись, провела указательным пальцем по носу. Марина судорожно всхлипывала, ощупывая кончиками пальцев свое лицо. Класс молчал, пребывая в шоке.
– У тебя что-то в зубах застряло! – сказала я.
IV Ральф.
Арестованная.
В дверь кто-то бился, как птица в клетке.
Бился, крича его имя.
Ральф вскинул голову. Он только что вышел из душа и ничего не слышал. А стучали, видно, уже давно. Выругавшись, он крепче запахнул полотенце и прямо так, полуголый сбежал по лестнице.
В начале мальчишки еще пытались козлить и попадались то тут, то там. В последнее время подобного не случалось. Ральф строго очертил рамки своего тоталитарного рая. Никаких повторных приводов. Полиция? До свидания, друг. Ты не прошел проверку.
И тем не менее, что-то произошло. Что-то страшное, судя по отчаянию в голосе. Ральф распахнул дверь, и Антон отпрянул. Он был весь в пятнах. Потный и тяжело дышал.
Его машина была запаркована боком, водительского дверца распахнута.
– Господи, Ральф, где ты пропадал?!
– Кого-то арестовали?
– Да!
Он ожидал услышать любое имя, но…
– Верену?
Десять минут спустя они уже сидели в машине Ральфа. Антон делал вид, что не видит, что стало с обивкой кресел, а Ральф делал вид, что не видит, как этого не видит Антон. От ярости в голове дымилось. Хорош же он будет в глазах своих же парней. Крутой, круче двадцатиминутных яиц. Не может собственную сестру на место поставить.
– …меня там в начале не было, – сбивчиво говорил Антон. – Ее сразу увели к директрисе, вызвали твою тетю. Все шло как надо, но вдруг примчалась та женщина… Ну, твоя… знакомая. Психиатр. И твоя тетя сперва была очень рада. А потом вдруг «скорая», санитары… Мы просто не знали, что должны делать.
– Вы должны были ничего не делать, – процедил Ральф.
Антон невесело улыбнулся.
– Тогда мы справились… Ее просто скрутили, вкололи успокоительное и отвели в машину, хотя она спокойно сидела. Стелла сказала, что это необходимо. Что спокойствие мнимое и нужно подстраховаться.
Ральф стиснул зубы и крепче сжал руль.
– Я должен извиниться перед тобой. За то, что наговорил тебе. Я был неправ. Я слишком долго не видел женщин. Их можно успокоить лишь одним способом: отлупить так, чтобы ссали кровью. Иначе, эти твари не понимают…
Антон как-то странно посмотрел на него и опомнившись, Ральф сосредоточился на дороге.
…Тетя Агата стояла у стойки администрации и тихо всхлипывала в платочек. Рядом с ней Стелла деловито заполняла какие-то больничные формуляры. При виде Ральфа обе вздрогнули. Тетя охнула и сделала шаг назад. Стелла оторопело проводила взглядом планшет, который Ральф выдернул у нее из рук.
И что у нас здесь? Посмотрим… Верена Дитрих… Хм, очень хорошо. Операции… нет. Геморрой… тоже нет… Слава богу, я волновался!.. Та-а-к… Аллергия на медицинские препараты… – он выдрал лист и смяв его, бросил Стелле прямо в лицо. Брезгливо и нарочито медленно. – Злоупотребление служебным положением, дача заведомо ложных показаний, умышленное причинения вреда здоровью и репутации…
– Твоя сестра избила девочку в школе!
– Девочку, которая над ней издевалась? Девочку, которая весит больше меня? Черт! Моббинг в наше время не безопасен.
– Я была в госпитале, когда привезли ту, вторую девочку, – сухо сказала Стелла. – Я сразу же поехала в школу.
– И назвалась ее лечащим врачом. Профессиональное преступление в личных целях.
Стелла не нашлась что сказать. Об этом она как-то не подумала.
– Я с самого начала была решительно против! – опомнилась тетушка. – Она сказала мне, что ее прислал ты и сунула бумаги. Я была против, а твой мобильный не отвечал. Но я все равно ничего не подписывала! И фамилию Виви ей не сказала.
Ральф полоснул ее взглядом. Лисица хитрая. Но тетя его сейчас не интересовала. Он поднял с пола смятый формуляр и разгладил. И стало ясно, кто прислал письмо Филу. Стелла преступила черту, и он не собирался спускать ей это.
– Полиция у них обоих приняла заявления, – сказал Антон. – Я посоветовал Верене написать встречное и она написала… Ну, пока ей не сделали укол. Я тоже написал, и я готов подтвердить, что ее мобили. Мы все подтвердим, если будет надо.
Ральф благодарно улыбнулся ему. Антон был сыном лучшего адвоката по криминальным делам, но даже всего мастерства Штефана Мюллера не хватило, чтобы отмазать сына от года в колонии. Он все свое будущее одним ударом перечеркнул. Несколькими… Бесчисленными ударами. Избил соцработника, которого к нему прикрепили в полиции, взяв на улице с косяком… Отцу Антон так и не признался за что, а Ральфу признался.
Чувак приставал к нему. Не так, чтобы явно, но и не так, чтобы не понятно было. Чувак предлагал замять эпизод с косяком и даже таблетками, которые у Антона в кармане были. Взамен, скажем, на любовь.
– Я не могу рассказать такое… Отец подумает, что я ему повод дал.
Ральф помнил, как мальчишка сломался. Как он рыдал, сжавшись на жестком стуле в комнате посетителей. В тот день шкала его гомофобии пробила крышу над головами.
«Я вытащу тебя, – пообещал он Антону. – Никто ничего не узнает… Будем знать только ты и я».
И Ральф его вытащил. Прижал соцработника, дело закрыли, замяли, сунули под сукно. Чувак уволился, уехал… сбежал из города. Но вот Антон уже никогда не станет тем, прежним. Навеки рана, навеки позор, хотя Антон и не виноват.
И Виви… Его малышка с бантами и локонами до бедер. Он почему-то вспомнил самый первый день в школе. Как она радовалась, как верила, будто сможет найти друзей, как дома… и как пришла домой. Вся красная, с испачканным ранцем и плотно сжатыми губками.
Ральф крепко закрыл глаза и сжал переносицу.
Он не имел права не видеть, что происходит.
Она не мечтала больше найти друзей… Но от врагов ее это не защитило. Ральф стиснул зубы, обозлившись на самого себя. Жалкий, тупой кретин. Ее макияж, ее туфли, ее вываленные сиськи не были вульгарной попыткой выделиться. Они были вызовом, ее манифестом, ее криком: «Вам меня не сломить».
А он ударил ей в спину, когда из ревности и глупой бравады велел все смыть. И если бы не Антон сегодня, если бы не Антон…
– Это я во всем виновата, – всхлипнула тетушка. – Зачем я только не позволила ей?..
