– Ему-то что?
– Он в доле, – сказал Ральф коротко.
– Ах, ты мерзкий лживый мудак!..
– Я не общался с ним, если ты об этом! – оборвал он. – Ты, правда, думаешь, мы сумели бы так развернуться просто на деньгах Джесс? Естественно, в нас вкладывались другие. Лизель, кардинал, даже граф фон Штрассенберг. Он получает хорошие деньги за своих лошадей. В общем, я согласился. Следующей весной мы все возвращаемся. Мне нужно продать наш дом, собрать вещи и передать дела… Но, если хочешь, можешь уехать раньше. Я не стану тебя держать.
– Ты и Фил помирились? – спросила я.
Ральф качнул головой.
– Нет. Он в больнице. Лечит алкоголизм, нервный срыв и общее истощение…
– Так ему и надо! – злорадно сказала я.
Ральф поднял голову и посмотрел на меня. Внимательно, как еще никогда в жизни.
– Он выйдет через месяц. Это просто причуда…
– А Джессика?
– Джессика опасна для окружающих. Она напала на санитарку.
– Кто бы подумать мог?.. Она ведь была так нормальна! Нам это объяснили все, по очереди, врачи…
– Я должен кое-что рассказать тебе. О нас всех. Мы жили вместе, пока вы с девками глотали огурцы в католическом интернате. Филипп, Джесс и я. Какое-то время, даже счастливо жили. Потом стали ссориться, ругаться и ревновать… В итоге все свелось к тому, что мы друг с другом не разговаривали. Общались через нее. И мы никогда теперь не узнаем, что из того, что мы слышали, было сказано в самом деле. Возможно, однажды мы сядем и прямо поговорим. Но это будет очень, очень нескоро.
– В смысле, жили втроем?
– В прямом. На два члена. Ты смотришь порно? Не говори, что нет. Очень грустно подозревать в этом тетушку. Вот так и жили… Ей было хорошо. Особенно, когда мы с Филом стали ругаться.
– Зачем мне знать это? – спросила я, помолчав.
– Мне его не хватает, – ответил Ральф и это вырвалось с такой болью, что я отвела глаза.
Я в жизни не думала, что душа способна болеть. Так сильно. Его душа.
– Ему тебя тоже. Он только тобой и бредит. Мне кажется, дело было не в Джесс. А в том, что вы боялись, другому она важнее. Вы точно так же дружили раньше со мной. Сперва передаете свою самооценку другому, а потом ревниво следите: правильно ли она лежит. Это вы перемололи ее в труху. Не отец! Вы с Филом. И тоже самое делаете со мной.
– Да, – сказал Ральф. – Только никому из нас этого не хочется. Это происходит просто само собой. Поэтому я и пошел учиться на психиатра. Поэтому я и начал посещать Стеллу. Мне казалось, существует решение. Но решения нет. Я лишь запутался еще больше, связавшись с ненужной бабой. Она уверена, будто я влюблен и собирается доказать это. В судебном порядке.
– Как это?
– Либо я дам ей «материал», чтобы завести ребенка. Либо она напишет на меня заявление.
Я напряглась.
– Думаю, что она напишет. Я сильно бесился, пока воевал с тобой. Оставлял следы, бросал машину на общее обозрение. Посадить не посадят, но репутации все равно конец.
– То есть, это даже хорошо для тебя, что я подала жалобу раньше?
Ральф хмыкнул:
– Да.
Женщина, воспитавшая убийцу.
– Убийца! – орала тетушка и стучала чем-то по кухонному столу. – Я воспитала убийцу!
Пятница, десять вечера.
Пречистая дева насилует падре в мозг.
Тетя девственница и скорее умрет, чем позволит себе поддаться соблазну. Это дает ей право не просто судить других, павших женщин. Но и пытаться окончательно испортить им жизнь. Забеременела – рожай!
В этом вся соль.
В Германии, при всей демократии, толерантности и равноправия женщин, аборт можно сделать только по специальному разрешению. Их выдает еще более специальная комиссия, состоящая из священника, психолога и представителя организации “РRO Familie“. Что значит «ЗА семью».
В нашем округе, – держитесь те, кто не уследил, – комиссию посещает тетя и ее дамы. На добровольных началах. Поговорить о правах зародышей. О зайках и о лужайках, которые Господь раздает рожающим. О том, какое счастье – иметь ребенка. И, для совсем уж тех, кто с мозгами, послушать, как стучит сердечко Приговоренного.
Я, лично, считаю – это хардкор. Против женевской Конвенции и прав человека. Никто не идет на аборт только потому, что не знает, как иначе провести вечер. Женская матка, считаю я, принадлежит самой женщине. И незамужние старые девы, как и священники, – особенно, католические, – не имеют права указывать нам, как жить.
Ральф – исключение. Девочке, что была сегодня, вообще повезло. Она получила и разрешение, и утешение, и все, в чем нуждалась. Я видела следы туши и пудры на пиджаке, когда Ральф попросил меня отнести его рабочий черный костюм в химчистку.
Так вышло, что я прекрасно помню Кристину. Как и того козла, что ей ребенка сделал. Кристина толстая, прыщавая, из многодетной семьи. Ее родители живут на пособия, настрогав детей, чтобы домик дали. То, как и чем живут эти дети, знает лишь бог. К ним, к слову, никакие комитеты по защите прав несовершеннолетних, носу не кажут. Они таскаются только к таким, как мы. К благополучным. К тем, чье благополучие не дает им дышать спокойно.
Такие девочки, как Кристина, никому не нужны. За них не стрясешь и цента, а государству и так хватает нахлебников. Так я считаю. Меня, вот, то и дело пытаются отобрать. Года не проходит, чтоб не пытались. То им не нравится Джессика, то мой отец, то личность опекуна. А вот те суммы, которые с них можно будет стрясти, – нравятся. Очень. Благодаря дебилам из комитета, мои права наследования теперь переписаны так, что даже я не могу и цента взять без трех подписей: Маркуса, Лизель и Ральфа. Причем, всех троих, что географически нереально. Это держит на расстоянии охотников брать детишек, как я – в опеку.
С родителей Кристины взять нечего. Они и сами на нее пособие получают.
Так вот, что касается, дела.
Тетушка слегка приболела после книжного клуба и Ральф, едва увидев Кристину, тут же все подписал. Он сам был в курсе, что парень, сволочь, поспорил с другими такими же идиотами, что переспит с Кристиной, не напиваясь.
И переспал.
Не знаю, чем она думала, когда согласилась. Быть может, влюблена в этого козла?.. Ральф очень ее жалел, я это по глазам видела. Ральф очень добрый с такими людьми, как Кристина. Словно не понимает, что доброта вкупе с красотой, для них приговор. С ней в жизни никто таким добрым не был. Она в него влюбится, зуб даю… Но речь пока об аборте.
Тетя, узнав, была просто вне себя.
– Ты убийца! – вопила она в лицо Ральфу, и я слышала хруст, похожий на хруст попкорна.
То ли обои отходят, то ли его терпение крошится.
