Пока под ногой не оказалась пустота.
Жора едва не сорвался вслед за лифтовой кабиной. Она с грохотом прокладывала себе путь через стальные прутья, выбивая искры, сотрясая ствол шахты от верха до основания. Счастливого полета, Шуба.
Потом на какое-то мгновение все стихло.
«Опять застряла». Жора не успел даже додумать эту короткую мысль, как грохот внизу возобновился. Уже гораздо дальше.
…И снова тишина.
Жора понял, что долго ему так не провисеть. Надо двигаться. Он ухватился зубами за ближайшую арматурину и стал шарить здоровой рукой, отыскивая опору повыше.
Нашел.
Подтянулся.
Переставил одну ногу, потом вторую. Несколько секунд на отдых. И снова: арматуру в зубы, и – вперед и выше, на поиски следующей скользкой и шаткой опоры.
Кажется, он успел проделать эту операцию дважды, когда далеко-далеко внизу, где-то у самого центра Земли, родился гулкий тяжелый вздох. Опалубка едва заметно дрогнула под Жориной рукой. Он улыбнулся: похоже, Шуба только сейчас прибыл к месту назначения. Неужели там всего полтора километра?.. И сколько раз он успел кончить по дороге?
Глава пятнадцатая
1.
Павел Зиновьев ходил по дому в одних трусах, включал и выключал свет. Его жена спала, раскинувшись поперек широкой супружеской кровати, воткнув в стену седую нечесаную голову. Спала. А Зиновьев не спал. Ему исполнилось шестьдесят три года, он упился до северного сияния в глазах, но сна не было.
Зиновьев твердо нацелился его найти. Он ходил и смотрел: в сенях, в спальне, в зале, в чулане. Вспомнил про кухню. Потом про погреб во дворе. Зиновьев сунул голые ноги в сапоги, чтобы выйти на улицу, но это оказались не сапоги, а ведро с вечерним молоком. Он упал и некоторое время лежал на полу, ожидая, что уснет. Не сработало. Зиновьев стал подниматься, когда во дворе вдруг забрехал Пират, а потом в дверь постучали.
«Может, он?» – подумал Зиновьев.
– Сейчас, – сказал он. – Только встану.
На крыльце стоял незнакомый мужчина в мокром темном костюме и с телефонной трубкой в руках, какие показывают в рекламе по телевизору.
– Доброй ночи, – сказал мужчина.
– Я тебя знаю, – ответил Зиновьев. – Ты из телевизора. Чего надо?
– Денатурата.
Мужчина больно ткнул трубкой в живот Зиновьеву, отчего тот согнулся пополам, а сам прошел в дом, прикрыв за собой дверь. Он посмотрел на разлитое по полу молоко, покачал головой, спросил:
– Где телефон?
Зиновьев открыл рот, но ничего не сказал, потому что живот не разжимался. Мужчина нашел на столе стакан с самогоном, перелил его в чистую чашку, выпил, сказал: «Дрянь». Затем обошел Зиновьева сзади и ударил его по почкам. Живот сразу отпустило, Зиновьеву стало легче дышать.
– А зачем тебе телефон, когда у тебя своя трубка есть? – спросил старик.
Мужчина взял его за остатки волос на голове, придвинул к себе. Втянул воздух. Ответил:
– Сигнал слабый, не пробивает.
Телефон был в спальне. Зиновьев проводил туда гостя, сам встал у дверей.
– Жена? – спросил мужчина, кивнув на распростертое поперек кровати тело.
– Жена. Евдокия.
– Пили вместе?
– Вместе. Она после четвертого стакана ложится и засыпает, а я – никак.
– Значит, плохо стараешься. Поди-ка сюда.
Зиновьев подошел. Мужчина поставил его спиной к кровати, снова взял за волосы и несколько раз приложил старика лицом о свое колено. Когда он отпустил Зиновьева, тот без звука опрокинулся на кровать рядом с супругой и застыл.
Мужчина набрал «тройку» – выход в город, затем «восьмерку». Пока автомат на АТС соображал, он успел прикурить сигарету. Услышав длинный гудок, принялся дальше накручивать телефонный диск.
– …Алло. Это Захар. Привет, Лойд. У меня пока ничего, Сарыгин не появлялся.
Он умолк на несколько секунд, слушал.
– Нет, ждать бессмысленно. Если они спрыгнули далеко, сюда уже не сунутся. Я Сарыгина хорошо знаю… Да. Надо искать. Может, на шахту сунулись? Если он сам объявится, попробуй перезвонить мне на мобильный. Хотя тут такая тьмутаракань, что… Добро, Лойд. Извини, что разбудил.
Мужчина, который только что назвал себя Захаром, положил трубку на рычаг, выплюнул окурок себе под ноги и аккуратно растоптал. Прежде чем покинуть гостеприимный дом, он налил себе еще полчашки самогона, выпил и передернулся. И покачал головой, словно не переставая удивляться тому, как можно пить такую дрянь.
На улице Захара ждала машина.
2.
Леонид Федорович усадил девушку на свою кровать, набросил зимнюю куртку на плечи, а сам принялся соображать чай. Он вскипятил воду в кружке, сыпанул туда из заветного коробка целую ложку «Зиты и Гиты».
– Вы не спите? – спросил Леонид Федорович.
Он сложил вчетверо прошлогодний номер «Спорт-Экспресс», обернул газетой кружку, взял ее и подошел к кровати.
– Нет, – сказала Лена. – Не сплю.
Под огромной зимней курткой она казалась совсем ребенком, птенцом. Ее трясло. «Постшоковый колотун», – определил Леонид Федорович. Научные названия сегодня никак не шли ему в голову.
– У вас вывих плечевого сустава, – сказал он, передавая девушке чай. – И растяжение связок на ноге. Возможно, сломано ребро, но тут я ни за что ручаться не могу, пока не осмотрю вас хорошенько…
Лена опустила кружку, которую поднесла было к губам.
– Все это, конечно, прискорбно, – продолжал Леонид Федорович. – Но я, простите… никак не возьму в толк: каким образом вам удалось отделаться столь малыми потерями, когда вас на полной скорости столкнули с поезда? Ведь вы именно так говорили мне?
– Попробуйте провести следственный эксперимент, – посоветовала Лена.
Леонид Федорович махнул рукой.
– Да что вы в самом деле… Я верю вам. Просто мне интересно, как это могло произойти. Я по природе своей любопытен, вы понимаете? Благодаря чему и попадаю в разные ситуации.
Чай был слишком горячим, и, сделав два-три глотка, Лена поставила кружку на пол.
– Не знаю. Мне почему-то совсем не интересно, – она окинула взглядом убогое убранство сторожки. Попробовала шевельнуть ногой, сморщилась. – Вам надо будет пойти и сообщить обо всем в милицию.
В железной «буржуйке» что-то стрельнуло. Леонид Федорович вдруг вспомнил о сигарете, которой его угостили на гороховом поле. Он пошарил за ухом, обнаружил там какую-то разлезшуюся коричневую массу.
– Тьфу ты, – сказал питерский интеллигент, нервно отряхивая пальцы. – Милиция!.. Если я туда приду, девушка, то выйду лет через пятнадцать, не раньше.
