Перед этим Жору били. Он стоял, руки буквой «г» за спиной – а его били. Назаров бил, у которого рожа из помидорной превратилась в баклажанную, и правый глаз совсем спрятался под мясом, будто его там и нет. Липкин бил, у которого волосы остались только надо лбом, а нос смотрел строго вправо. Зебра бил. И Пилот бил. А Вирус – не бил, он кое-что придумал.
– Так ты живой, алло? – орал Вирус. – Не слышу!
Машина подала назад, по Жориным джинсам стрельнули камешки из-под колес. Вирус отъехал на десять, на двадцать метров, лица за стеклом превратились в бледные пятна, и теперь уже никакие крики точно не долетали до Жориных ушей.
«Он же дурной», – думал Жора, пытаясь миллиметр за миллиметром переползти на другую сторону сваи. «Он же – марсианин».
Проволока впилась в шею и не пускала.
«Фольксваген» остановился, качнулся на месте и почти сразу покатился вперед, набирая скорость и голос. Правая дверца открылась, чья-то рука высунулась и захлопнула ее.
Обратный отсчет. Двадцать метров, пятнадцать. Десять. Жора почувствовал свои колени, коленные чашечки, тысячи раз оцарапанные и разбитые в кровь – но не более того. Радиатор должен влепить именно по коленям. И все остальное покажется ерундой по сравнению с этой болью.
Пять метров.
Три.
Машина неожиданно крутнулась на месте, смачно хрустнул песок под колесами, Жора открыл глаза и увидел, как высокая задница «фольксвагена» разворачивается, описывая полукруг, собираясь соскоблить его со сваи или размазать по ней.
Жора заорал, едва не вывернулся наизнанку. Вжался в бетон.
По ногам царапнула горячая выхлопная труба, вырвав клок джинсов и кожи, край багажника прошел в нескольких сантиметрах от паха, Жора смотрел и не мог оторвать взгляд, волосы его стояли дыбом, как у Билли Айдола, а рот так и не закрывался.
Потом машина остановилась. Застыла.
Рев двигателя понизился на октаву, теперь это было ровное урчание. Теперь Жора услышал собственный крик – и замолчал.
Хлопнула дверца, из машины вышел Вирус, в руках у него пачка «лаки страйк», он встряхнул ее несколько раз, пока наружу не показались два желто-коричневых фильтра. Одну сигарету Вирус сунул себе в рот, другую предложил Жоре.
– Еще не бросил, надеюсь?
Жора не бросил. Вытянув шею, насколько позволяла проволока, он прикурил от Вирусовой зажигалки, глубоко затянулся. Содранные ноги дали о себе знать первым залпом боли.
– Сухие, смотри ты, – с уважением сказал Вирус, глянув на Жорины джинсы. В заднем окошке показалась морда Гоши Липкина, Гоша посмотрел, сплюнул и исчез.
Вирус расстегнул брюки, помочился на сваю рядом с Жорой.
– Мне нравится, когда мужчина уважает себя, – сказал он, и глаза его снова стали съезжаться к переносице. – Даже если он проигрался в пух и прах, как ты, Жорик. В общем. – Вирус застегнул штаны, сплюнул. – Живи, Жора.
До завтрашнего полудня. Если денег не будет, я тебя хоть где найду. Понял?
Вирус направился было к машине, потом вернулся, взял короткий разгон, словно собираясь пробить пенальти – и пыром врезал Жоре между ног.
– Я ведь марсианин, ты меня знаешь, – сказал Вирус почти весело. По его подбородку стекала слюна.
6.
Вечером в семь снова заглянул Балчи из дежурной бригады, он вел с собой лысого Петра Вадимовича. Петр Вадимович уже протрезвел и раскаялся, и даже более того.
– Решили поверить товарищу, не ссаживать его, – Балчи улыбнулся. – Ничего, если мы посидим у тебя две минутки, Ахмет? Потолковать надо.
– Хоть десять минут.
Петр Вадимович рысью сгонял в свое восьмое купе, набросил пиджак и вернулся. Его щеки взволнованно тряслись и меняли цвет каждую минуту.
– Проходите, товарищ Шиманский, – вежливо шаркнул Балчи.
Ахмет вышел в коридор, закрыл за ними купе. Изнутри щелкнул замок. Проводник уставился в окно, привычно скользнул взглядом по расписанию. «РОМАНОВО – прибытие 01.15 – стоянка 10 – отправление 01.25». Эта строчка отчеркнута чьим-то ногтем.
Дверь уехала в сторону, Шиманскиий вышел.
Зелено-фиолетовые щеки Петра Вадимовича дребезжали, как студень, он буркнул Ахмету: «Извините…» – и на негнущихся ногах удалился к себе.
Ахмет и Балчи посидели немного в дежурном купе, здесь работал кондиционер и было не так душно, как в остальной части вагона. Балчи положил на стол два банкнота по пятьдесят тысяч:
– Это тебе от товарища Шиманского. Он больше не будет.
На щеках милиционера проступили симпатичные ямочки.
– Все чисто, ты документы смотрел? – Ахмет спрятал деньги в карман. – Какой-то этот Шиманский показался мне… не знаю.
– Обычный мешок навоза, – Балчи пошарил под сиденьем, выудил из ящика бутылку пива. – Так ты угощаешь или нет?
Ахмет откупорил пиво, вскрыл пакет с крабовыми палочками, достал из шкафчика солонку. Балчи одним глотком прикончил полбутылки, покосился на подушку, где лежал, свернувшись знаком «&» чей-то длинный волос, спросил:
– А девчонка что? Как обычно?
– Дрянь, – сказал Ахмет и соединил пальцы обеих рук, словно показывая зияющую бездну. Потом махнул рукой. – Бродягам сойдет, они после степей и не такое жрали.
– Знаю, – кивнул Балчи. – Где она?
Глава третья
1.
Отец построил этот дом двадцать лет назад.
Предание гласит, что в жаркий день 23 августа 1976 года, когда Жорина мать вернулась от гинеколога и сообщила, что беременна, Владимир Алексеевич набил свою знаменитую трубку, позвонил одному из своих бесчисленных полезных знакомых и сказал: «Я беру этот участок, Гриша. Да… и распорядись, чтобы завтра же начинали котлован». У них с матерью была, конечно, двухкомнатная квартира в блочном доме почти в самом центре Романова, нормальная квартира, высокие потолки, прекрасные соседи, но по южным стандартам для уважающего себя человека (тем более для главного инженера, в перспективе – генерального директора) этого явно недостаточно. Дом, сын, дерево – все должно быть свое.
Дом рос как на дрожжах всю осень и большую часть необычайно теплой в том году зимы. Отец собирался построить его по фахтверковой технологии, чтобы он был похож на домики из сказок Гофмана или из «Семнадцати мгновений весны», – но что-то там не заладилось, а может, все оказалось чересчур сложно и какой-нибудь Гриша сказал, что надо совесть иметь в конце концов, и так ведь на него, считай, целое стройуправление горбатит.
Последний гвоздь был вбит восемнадцатого марта 1977 года. Два этажа, гараж, мансарда, огромная терраса (или трибуна?), чтобы пить чай вечером и все видели, как тебе хорошо живется.
Двадцать девятого марта Владимир Алексеевич пригнал откуда-то солдатиков, они перетащили и расставили всю мебель, а заодно положили бетонную плитку на дорожках. На следующий день – шумное новоселье, и расторопный полезный Гриша получил, наверное, посеребренный кинжал в подарок, или барашка, и Жорина мама прослезилась, что он такой полезный и расторопный.
