– Вовкин проснулся, да?
– Нет, – ответил Жора. – Это радио. Опять шторм передают. Спи.
– Угу.
Она повернулась к нему задом, теплая и разморенная, пробормотала что-то по-норвежски, кажется «обними меня». И сразу уснула. Отличница, хмыкнул Жора.
Он полежал еще немного, вставать не хотелось. Это ж только говорится так: шесть утра, а на самом деле там ночь, долгая полярная тьма, так сладко было бы уснуть сейчас и продрыхнуть до самого апреля, как медведь. Но есть работа, график, груз, есть Сивый. И Вовкин есть – на него полярные чары не действуют. И щетина вон какая отросла, хотя брился всего семь часов назад. Тут и вправду в медведя обратишься, если не встанешь. Жора протянул руку и нащупал книжку на ночном столике, там между страниц упаковка с «моргаликами», он сунул одну таблетку в рот и сжевал. А теперь, ну-ка – айн, цвай, драй, подъем!
Бассейн на первом этаже, здесь семьдесят квадратных метров: «лягушатник» для Вовкина, взрослый бассейн для них с Ленкой и небольшой бар. Вода здесь тоже остыла – Жора забыл включить вечером бойлер. На поверхности плавает какой-то мусор. Холодно. Жора зарулил за стойку, плеснул себе полстаканчика виски, выпил, постоял, зевая и почесываясь, и отправился чистить зубы в ванную.
В половине седьмого он был умыт, выбрит и одет, и завтракал на кухне, одним глазом поглядывая в тарелку, другим – в телевизор, там главный тренер «Мальме» давал интервью. Вода для кофе как раз вскипела, когда снаружи донесся пронзительный автомобильный сигнал и крики. Жора вытер руки, достал из-за холодильника пятизарядный дробовик – здесь почти в каждом доме есть такой – и вышел на крыльцо. Сначала ничего не увидел: темно, метель. Потом из темноты проступила упакованная в «мордошлеп» фигура соседа Мортенсена, его усадьба находится в километре отсюда. Мортенсен был зол, как пещерный медведь, и орал что-то на своем «айн-цвай-драй». Жора разобрал только, что сегодня пятница, и, значит, его очередь расчищать дорогу к шоссе.
– Фашист недорезанный, – сказал соседу Жора. – Сына разбудил, наверное. Разверещался…
Мортенсен все равно ни слова не понимал по-русски. Жора вернулся в дом, обулся и набросил полушубок, прислушиваясь к сонному плачу, долетавшему из детской комнаты наверху.
– Лен! – крикнул он зычно. – Подъе-оом!
Теперь Вовкин не уснет, это точно, прохнычет до самого обеда. Жора спустился в гараж. Кроме «лендровера» и Ленкиной «иночетти» там стоял звероподобный снежный бульдозер, упасть и не встать, жуткая машина. Жора выкатил его на улицу, притормозил прямо перед сизым носом Мортенсена, а когда норвежец отскочил в сторону, опустил широкий скребок и спокойно погнал кипящую снежную волну к шоссе.
2.
В девять пришел Гунар Вердруп, он из местных. Сивый платит ему не столько за работу, сколько за вранье, когда по воскресеньям в деревенской пивной заходит разговор об этой странной русской семье, что поселилась на вилле Эгге-Пер, и начинаются всякие расспросы, и Гунару Вердрупу торжественно подносят стаканчик, чтобы он растолковал обществу, чего они тут забыли, эти русские, – тот опрокидывает стаканчик в себя и принимается вдохновенно заливать, что, мол, да никакие они не бандиты, это ж и тюленю понятно, по крайней мере автоматов он там у них не видал, и гости к ним приходят порядочные, а вот то, что эта русская парочка замешана в каких-то финансовых аферах – это возможно, да, «пирамиды» там всякие, фальшивые авизо и прочая и прочая. Иногда общество интересуется, а почему это у русских мальчонка такой смуглый, с раскосинкой, ни на мать, ни на отца, ни на кого не похож? В таких случаях Гунар опрокидывает еще стаканчик, напускает на себя умный вид и говорит: эх, деревня! это ж русские, у них у всех кровь порченая, татарская, а еще этот Чернобыль… Скажите спасибо, мол, что не с рогами, вот так.
Когда же Гунар не сидит в пивной и не треплется, он вместе с Жорой сопровождает героин в Майбот, маленький город на границе с Финляндией и Швецией. И делает еще разную мелкую работу: за продуктами съездит, в гараже управится, электропроводку наладит. К тому же Гунар единственный человек на мысе, кто знает хоть немного по-русски.
Сегодня Жора ему сказал:
– Выгуляешь Вируса, почистишь и можешь идти домой. Завтра поедем, будет трудный день.
Гунар с сомнением глянул на небо.
– Погода нехорошо, – сказал. – Груз сюда не доплывать.
– Это уже не твоя забота. Иди и делай, что велено.
– Слушаю, хозяин.
Вирус, английский жеребец-чистокровка, обошелся Жоре во столько же, во сколько обошлись «лендровер» и «иночетти», вместе взятые. Зачем он нужен здесь, этот напедикюренный аристократ из Калифорнии, здесь, где лыжи не снимают по девять месяцев кряду, где жесткий снег раздирает бабки до крови? Жора сам не знал. Ну, купил и купил, деньги-то надо куда-то девать.
Когда Вируса вывели из теплой конюшни на метель, он занервничал, всхрапнул, под шкурой заходили-задрожали крепкие мышцы. Накинув на круп шерстяное покрывало, Гунар провел его по двору шестнадцать положенных кругов, а Жора с Леной и Вовкиным пили чай на кухне и смотрели из окна.
– Асса адка, – пробормотал Вовкин, что значило «классная лошадка».
– У него марсианские глаза, – сказал Жора.
– В смысле? – выгнула бровь Лена. Она подумала, это про Вовкина, ей всю дорогу мерещится, что кто-то озабочен его происхождением.
Жора достал сигарету, прикурил, сказал:
– У Вируса, милая. У коня то есть.
Ровно в полдень он заперся в своем кабинете, расчехлил коротковолновик и уселся крутить ручку. В эфире было пусто и голо, ни проблеска. Лодка еще не вошла в зону приема. А может, и вошла – с двумя трупами на борту.
Жора включил компьютер, запросил свежую картинку в метеоцентре. Через минуту на экране появилась белая спираль циклона, захлестнувшего всю Северную Норвегию и «Огородное море» – так местные называют прибрежные воды. Картинка поступила со спутника час назад, в 11.25, Жорина семья как раз обедала. Вон они, все там, невидимые соринки в белом зрачке циклона – и Вовкин с перепачканным кашей ртом, и хмурая Ленка, и сам Жора, и их роскошная трехэтажная хибара на побережье, черт бы ее побрал, и лодка с грузом на подступах к Порсангер-фьорду. Вот же угораздило, подумал Жора, самый центр заварушки. Факт сам по себе не смертельный, ко всему можно привыкнуть, и к тому, что курьеры гибнут здесь постоянно, – тоже можно. В любом случае завтра-послезавтра лодку выбросит на скалы, и Жора должен быть первым, кто найдет и ее, и эти злосчастные пакеты с порошком.
Он сжевал «моргалик», потом еще один, сверху влил стакан «Регала». Может, они еще и выкарабкаются, подумал Жора.
И ведь как в воду смотрел: в двенадцать пятьдесят на приемное устройство поступил слабый сигнал, где-то с самой границы зоны приема. Две тройки и пятерка, это кто-то новенький. Жора облегченно вздохнул и стал собираться.
3.
Ветер слизывал пламя с кончика шашки, не давая ему растеплиться хоть самую малость. Шашка была армейская, класс «экстрим», такие должны гореть под любым ураганом, хоть под водой. Жора злился. Потом ему пришло в голову, что надо просто сесть в машину, и он так и сделал – и шашка вспыхнула сразу, едва не спалив Жорин «мордошлеп» вместе с ним самим и машиной вместе.
