Он подошел к краю скалы, потом лег и прополз еще немного. Включил камеру с выносным контрольным экраном, нацелил ее вниз. Сбросил шашку. На экране вспыхнул одуванчик синего света («праздничная дискотека», – подумал Жора), осветил отвесные стены бухты и море под ними.
Лодка уже там, болтается внизу, как щепка в стакане. На дне лодки ничком лежит человек. Один. Жора воткнул здесь вторую шашку, обозначив край пропасти, подогнал «лендровер», спустил вниз трос лебедки. Подождал. В машине у него, конечно, были всякие альпинистские побрякушки, но до последнего момента Жора надеялся, что они не пригодятся. Он сбросил третью шашку, потом посигналил на всякий пожарный. Человек в лодке лежал без движения. Вот зараза.
Тридцать с лишним метров в сторону преисподней, ветер рвет и раскачивает трос, брызги покрывают «мордошлеп» ледяной глазурью, чертова работенка. Наконец Жора повис над самыми волнами, подождал, когда лодку прибьет к скале, схватился за борт. Взгляд привычно скользнул по пристегнутым ремнями крест-накрест пакетам: четыре, шесть, восемь, десять, двенадцать, четырнадцать. Человек приподнял голову, живой, значит.
– Напарник где? – заорал Жора, перекрикивая шум волн.
Рука курьера махнула в сторону борта: смыло, замерз, кашалоты съели.
– Ладно, цепляйся, наверх полезем! – Жора швырнул ему конец троса с карабином. – Порошок прихватить не забудь!..
Через полчаса все было кончено. «Лендровер» катился обратно в Эгге-Пер, подгоняемый ветром с моря; курьер, уткнувшись носом в грудь, покачивался на заднем сиденье – он отключился почти сразу, едва дохнуло теплом салона. Даже «мордошлеп» свой расстегнуть не успел, один нос торчит наружу. Жора не стал его трогать, пусть дрыхнет, ему полезно. Самый поганый кусок работы позади, и в багажнике лежат тридцать кило героина из Чилихинской степи – горячий привет от Зиги Эсанбаева! Все в полной целости и сохранности.
4.
В семь он наконец позвонил по мобильному с полдороги: у нас порядок, встречай. Лена уже давно была на взводе, час назад она открыла свой тайничок и приняла лишние полкубика. Тогда ей думалось, каково же быть вдовой наркоторговца, а сейчас было ломово, хоть вой, но ничего, она успокоится, минутку, вот только закапает атропин в глаза – ха-ха, если до Жорки дойдет, в чем дело, он вставит дробовик ей в ухо и спустит пять раз.
Лена отнесла в сауну два комплекта мужского белья, проверила там холодильник, добавила упаковку пива. Так…
Потом ужин. Индейка, выпивка, овощи, ягодный пирог.
Потом спальня. Белье, пепельница, зажигалка, пакетик с травой-муравой – чтобы гостю снились приятные сны.
Потом Вовкин захныкал, стал выгибаться у нее в руках. Лена прикрикнула на него: у мамы много работы, понимаешь или нет? – усадила перед телевизором в холле, пристегнула к креслу ремешком и заперла. Ничего, поорет полчасика, выбьется из сил и уснет.
Сивый не разрешает держать няньку, вот беда, только Гунар Вердруп – больше чтоб ни души в доме. Все приходится делать самой. А попробуй убраться на трех этажах, хотя бы только вытереть пыль – руки отвалятся, горб вырастет. А тут еще Вовкин. Что бы она делала без этих кубиков, полкубиков, четвертькубиков, Лена не представляет.
Метель и полярная ночь, вот ее новые подружки.
Она как раз успела зажечь свечи на столе, пламя заплясало на приборах и цептеровском фарфоре – и тут дверь открылась и вошел Жора. За каких-то четыре часа щетина снова обсыпала его щеки, глаза пустые. На плечах у него мешком висит курьер.
– Парень обомлел малость, – сказал Жора и бережно опустил тело в кресло.
– А второй где? – спросила Лена.
– Не знаю. Тащи спирт и мочалку, быстро.
Жора расстегнул «мордошлеп», оказалось, что лицо у курьера иссиня-черное, в язвах. Обморозился. Жора влил ему в рот немного разбавленного спирту, посмотрел, проговорил с сомнением:
– Слушай, Ленка, что-то рожа его…
– Что?
Он помотал головой.
– Ничего. Ладно, ты давай тут, я пойду переоденусь.
Лена сама стянула с курьера одежду, стала растирать тело мочалкой. Парень был весь волосатый, как кошка, смуглый, то ли армянин, то ли. Потом вдруг заметила, что он открыл глаза и смотрит.
– Жора! – закричала она не своим голосом.
Жора уже вернулся и стоял рядом, он все видел. Лицо его будто растворилось, исчезло, щетина одна торчит. Он дырявил курьера глазами, все не мог надырявиться. Потом сказал спокойно:
– Ну вот. Я и догнал тебя, сволочь.
Курьер тоже все понял, он пошевелил синим ртом, он хотел сказать, что так не принято, что хозяин не простит, если с ним что-то случится.
– Не беда, как-нибудь уладим, – успокоил его Жора. – Главное – груз, Балчи. Тридцать кило срани. А все остальное – суета.
Вовкин заорал в холле, проснулся.
5.
– Ну отпусти ты его, Жор, нам ведь от него ничего не надо, ведь правда? У него и нет ничего такого, с чего бы нам самим стало легче! Он обморожен, он болен! – Лена, подвывая, цеплялась за Жорин полушубок. – Накормим его и пусть идет, пусть сгинет сам!
Жора аккуратно расцепил ее пальцы и отшвырнул Лену в сторону.
– Не вой, – сказал он. – Я просто покажу Балчи наши красивые места, а потом мы срубим елочку к Новому году. Новый год скоро, ты помнишь еще? В лесу родилась елочка, в лесу она росла.
Он, кряхтя, натянул на ноги непросохшие сапоги. Балчи Хадуров голый лежал на полу в странной акробатской позе, его руки и ноги были скованы за спиной.
– Уймись, парень, пока не поздно. – прокаркал Балчи. – Сивый пришлет спецов, вот увидишь. они этот дом… в мясную лавку превратят. Всех порежут, и дите ваше порежут. Ты подумай башкой, прежде чем.
Жора не слушал его.
– А тогда, полтора года назад, помнишь, Лен? – сказал он. – Душное купе, пот, грязь, дышать нечем. Я вот помню. Я ехал и мечтал, что будет снег, праздник, воздух будет пахнуть еловыми шишками и мандаринами, свечи будут стоять на столе.
– Давай хоть оденем его, – всхлипнула Лена.
– Да он ничего не сделает мне! – выкрикнул Балчи. – Он уже обосрался! Кишка тонка!
Жора наступил ему на лицо, надавил и ждал, пока сдавленные крики не утихнут под сапогом. Потом стянул с вешалки ремень и продел его под наручниками. Присел и быстрым рывком вскинул тело себе на спину. Балчи выгнулся дугой, застонал.
– Не смей, Жорка! – крикнула Лена.
Жора уже отпер дверь, впустив в прихожую снег и ветер. Потоптался на пороге и сказал вдруг:
– А я бы уже три четверти срока отслужил, между прочим. В «дедах» ходил бы.
6.
Прошел целый час, наверное, «дворники» перемолотили тонны снега на лобовом стекле, и Эгге-Пер, и усадьба Мортенсена, все, казалось, кануло куда-то безвозвратно. Наконец фары осветили перечеркнутые белыми траекториями стволы елей. Жора остановил машину.
