Очнулась, чувствуя, как его плоть подрагивает у меня внутри от наслаждения, сидя на нем с разведенными коленями, надежно прижатая спиной к его груди и откинув голову ему на плечо.
Посмотрела вниз и сама поразилась: я оставила красные полосы на волосатых мускулистых бедрах и до сих пор держусь за Поля, словно меня штормом грозит унести. А он одной рукой ласкал мою грудь, а второй играл с чувствительным местечком у меня между ног, снова разжигая огонь желания.
— Не больно? — хрипло спросил он, переместив одну руку мне на живот, а вторую на шею, чтобы обернулась к нему.
— Нет, — шепнула и призналась, — я словно во сне. Словно все происходит не со мной. Просто смотрю чью-то сказку и… мечтаю… о тебе.
Ощущение нереальности происходящего. Так не должно быть, когда мы в объятиях друг друга, когда я чувствую, как пульсирует его плоть во мне. Я чувствую его тело будто свое, каждое движение мышц, каждый удар сердца, вижу пульсирующую жилку на шее, тянусь к ней губами… Мои пальцы касаются его бедер, поглаживают горячую кожу, но не могу поверить, что это происходит со мной, не могу полностью раскрыться эмоционально. Боюсь!
— Ты мечтала обо мне? — улыбнулся Поль.
— Да, — честно ответила я, поерзав на нем, и тут же охнула — его плоть снова стала твердой.
— Значит, твоя мечта сбылась и надо всего лишь поверить в реальность, — Поль развернул меня к себе лицом. Положил ладони мне на бедра, предлагая двигаться, отдаться новому витку страсти: — Я люблю тебя, цыпленок… — заглянул мне в глаза и произнес неожиданно твердо, настойчиво, — верь мне. И давай вылезай из своей скорлупы.
Я обняла его за шею, лизнула ямку между ключицами и, подчиняясь его ритму, выдохнула:
— Я верю. Только не оставляй меня, никогда…
— Проще умереть, — оборвал он.
В столовую мы спустились вовремя. За большим столом на первом этаже собрались желающие позавтракать. Смутившись, я невольно спряталась за широкой спиной мужа. Но ни скабрезных шуточек, ни пристальных взглядов себе никто не позволил, дав возможность расслабиться и почувствовать себя свободнее, после того, как мы пожелали всем доброго утра.
Первой меня приветствовала сияющая Анфиса, одетая в своем излюбленном стиле: горчичного цвета легинсы с желто-коричневой трикотажной туникой и золотистых кедах со стразами на задниках. Впрочем, остальные тоже оделись вполне по-домашнему, кто в чем, по принципу: лишь бы удобно. Я в классическом синем брючном костюме выглядела слишком чопорно, по сравнению с местными жителями. Надо учесть.
Протянув мне симпатичный, чисто девчачий блокнот с прикрепленными к нему на цветных веревочках разноцветными карандашами, расписанными бабочками-цветочками, Аня улыбнулась:
— Поздравляю с началом новой жизни. Держи.
— О, спасибо большое! — обрадовалась я. — Когда ты успела купить такую прелесть?
Тетушка легкомысленно хихикнула:
— Это мне Лисианна и Елена подарили. В шесть утра преподнесли, пока их родители спали.
— В следующий раз двери запирайте, — флегматично посоветовал глава клана, притом весело глядя на нас.
Намек поняла.
Слева и справа от главной четы Морруа завтракали девочки-близнецы, вполне самостоятельно справляясь и с детской непосредственностью посматривая на меня. Илана с Рене, но без своих младенцев, Жак с Маризой и Пьером, который, сидя у отца на коленях, откровенно баловался, размахивая куском сыра. Этьен любовался своей женой, забыв о поднесенном ко рту бутерброде. На другом конце стола расположились холостяки: Джинкс методично двигал челюстями, уткнувшись в свой девайс; рядом с ним Жан и Жакру, с выражением вселенской скуки на лице; Фабиан, с любопытством рассматривающий меня, жевать не забывал.
— Есть хочу, сил нет, — потянул меня к столу Поль.
— Еще бы, столько сил потратил, — ухмыльнулся Рене, остальные поддержали его улыбками.
«Начинается!..» — подумала я и пальцем погладила мужу запястье, предлагая пропустить мимо ушей.
Поль рыкнул на родственника, но акцентировать на его словах внимание не стал. Вместо этого, усадив меня за стол, начал заботливо предлагать то одно то другое. Не слушая меня, накладывал на тарелку ветчину, перепелиное яйцо, кусочек самого вкусного, по его мнению, сыра. Вскоре я не выдержала, и сама рыкнула на него, возмутившись навязчивым сервисом, заслонив тарелку.
— Скоро цыпленочек выщиплет перья своему петушку, — с хохотом заметил Жак.
Стрельнув в него взглядом «сколько можно», я продолжила завтракать. Поль больше ничего не предлагал, но «процесс контролировал», потому что обороненная мной ложка на пол не упала — поймал и вернул, продолжая беседовать с кузенами.
За чаем, необыкновенно хорошим и ароматным, я совсем расслабилась, сосредоточившись на вкусовых ощущениях, и благостно рассеянно переводила взгляд с одного мужчины на другого. Они говорили об охране поместья, о предприятиях, принадлежащих клану. Я особенно не вникала. И даже не заметила, как меня вновь зацепил Жакру. Почему он постоянно мрачный и грустный? Этот здоровенный вер слушал всех молча, крутил между пальцами ложку… выглядевшую в его лапище прямо-таки кукольной, словно детской игрушечной…
…маленький уютный магазинчик с мягким приглушенным освещением, и всюду, куда ни глянь, — куклы. Самые разнообразные, в нарядах всего мира, сплошь ручной искусной работы, сделанные с любовью и душой. В углу замерла, опершись крутыми бедрами о стол, красивая блондинка, кажется, северянка — норвежка или датчанка. С толстой косой до талии, полногрудая и круглощекая — крепко сбитая девушка, о которых говорят, что коня на скаку остановит, в горящую избу войдет. Валькирия… вот на кого она походила. Только в ее глазах, устремленных на старинные напольные часы, затаилась скорбь, в руках она держала нарядную куклу с такими же грустными глазами. Разве может быть столько одиночества?!..
— Что случилось, милая? — вернул меня из транса взволнованный голос Поля.
Я проморгалась и опустила взгляд вниз: в новеньком блокноте цветными карандашами изобразила «счастье» одного очень мрачного мужчины. Шмыгнула носом, будучи под впечатлением от грустной красавицы, вытерла салфеткой слезы и подняла глаза на сотрапезников.
Все Морруа, забыв о завтраке, с тревогой смотрели на меня. Особенно Жакру, который, нахмурившись, даже не заметил, как согнул ложку пополам. Облизав пересохшие губы, я встала и под настороженное молчание, казалось, ощутимо повисшее в столовой, подошла к нему, вырвала лист из блокнота и с неуверенной улыбкой протянула:
— Возьми, она твое счастье.
Еще не глядя на рисунок, он хрипло спросил:
— Почему ты плакала… когда рисовала?
Я пожала плечами, но, отметив насколько насторожился Жакру, пояснила:
— Она слишком одинока, вот и печалится.
Наконец вер решился посмотреть рисунок — и в следующий миг мир перестал для него существовать.
