Ключи у двери достаю дрожащими руками. Ключ сначала не попадает в замок, пиджак падает на каменный пол несколько раз. Когда я наконец захожу в квартиру и захлопываю дверь, тахикардия превышает все допустимые нормы. Я прижимаюсь лбом к двери, затем поворачиваюсь к ней спиной и сползаю на пол, закрыв глаза.
Дура. Совсем рехнулась…
В квартире тишина. Кажется, Кати нет, что радует, потому что я не особо жажду объяснять ей, где была, почему влетела, как ненормальная, и теперь сижу на полу, накрытая мужским пиджаком, стоимостью в три мои зарплаты.
Тишину коридора нарушает сигнал смартфона в моей сумке. SMS.
Закусываю губу и тянусь к ней, чтобы достать гаджет и посмотреть, кто пишет, но думаю, что уже знаю, кто. И открыв мессенджер, убеждаюсь в своих мыслях.
Рустам.
Одно слово.
"Нет".
* * *
— Дура… дура… идиотка! — уже минут десять я ругаю себя вслух, расхаживая по квартире и не находя себе места.
Сама не хотела давать ему знать о своих чувствах в отношении Регины, и так глупо выдала себя! Жаль, что ни слова, ни поступки назад не вернешь. Была бы у меня машина времени, я бы возвратилась в тот момент у подъезда и не стала бы ничего говорить. Одно радует — вслед за мной он подниматься не стал. И не писал ничего больше. А ведь могло произойти все совсем иначе… Но спасет ли меня эта отсрочка, ведь мне все равно придется ехать к нему в дом, а там от него негде скрыться. И теперь он наверняка увеличит давление, посчитав, что я ревную, а значит, готова сказать ему "да". А я не готова. И не уверена, что когда-нибудь буду по-настоящему готова к этому. Без страха и без сомнений.
На кухне щелкаю электрический чайник, после чего возвращаюсь в коридор и поднимаю пиджак отчима, все еще валяющийся на полу, где я его оставила. Ткань слегка влажная. От нее исходит легкий запах табака и духов Рустама. Прикладываю пиджак к носу и глубоко вдыхаю. Аромат тяжелый мужской, такой же сложный, как и сам отчим. Ненавижу этот запах, но не могу отрицать, что он вкусный. Наверное, обычно, представляя мужчину, девчонки хотят, чтобы именно так он пах. А я не хочу… Рустам не мужчина моей мечты. Он — мой отчим, чье безумное желание может разрушить мою жизнь.
Аккуратно кладу пиджак на комод и иду в комнату, чтобы собрать вещи, которые мне понадобятся. Периодически бросаю взгляд на кровать, невольно вспоминая сон. Точнее, не совсем сон, ведь отчим был здесь на самом деле. Он меня трогал. Я точно это знаю. Теперь мне есть, с чем сравнивать ощущения. Они были похожи на те, что я испытывала в ту ночь, когда заболела, когда он согревал мне, голую уложив на себя сверху.
Раздраженно трясу головой, ненавидя себя за то, что снова думаю об этом и снова чувствую тяжесть в животе. Начинаю буквально выкидывать вещи из ящиков, не нахожу того, что мне нужно, отчего злюсь еще сильнее. Замираю, когда взгляд натыкается на небольшую рамку, убранную мной в самую глубь одного из ящиков. Я уже и забыла про нее. В рамке фотография. Мамы, моя и его. Мы вместе. Счастливые. Улыбаемся. В руках у нас рожки с мороженым. Я помню тот день. Мне здесь лет двенадцать, мы были в парке развлечений. Он и мама стоят рядом. Плечо к плечу. Я чуть спереди отчима. Его руки лежат на моих плечах.
— Мама… — беру рамку и провожу пальцами по стеклу, под которым живет мое прошлое. Семья и счастье, которых больше нет.
Она его любила, а я что? Что теперь со мной?! Что я вообще чувствую?! Что-то нехорошее, гадкое. Что-то, с чем должна бороться. Он признался ей перед смертью во всем. Она пыталась меня предупредить. Если пыталась, значит, тоже считала это ужасным.
Громкий и неожиданный раскат грома за окном заставляет меня вздрогнуть. Рамка выпадает из рук и стукается о пол. На стекле образуется трещина, отделяющая маму от нас с Рустамом. И еще одна трещина, похожая на рану, прямо в области моего сердца.
Хватаю фотографию, заталкиваю обратно в ящик, словно боясь смотреть на нее, и захлопываю его.
Что я могу сделать, мам? Как иначе могу помочь Сашке? Если есть другой способ, покажи мне… Если есть способ убежать от самой себя, назови его…
Сижу какое-то время на полу, раскачиваясь из стороны в сторону. Холодно. Меня снова знобит. Наверное, температура поднялась. Решаю, что нужно выпить лекарство, поднимаюсь на ноги и иду на кухню. Таблетки с собой я не брала, поэтому ищу в корзинке, стоящей на столе, что-нибудь жаропонижающее. Последняя осталась. Быстро проглатываю, запив водой, сминаю упаковку и выбрасываю. Замечаю, что в мусорном ведре лежат обрывки бумаги. Той самой, где сказано, что Сашка не сын моего отца. Наверное, Катя заходила ко мне в комнату и решила убраться, увидев беспорядок. Сердце щемит и заполняет тоской.
Я так хочу тебя обнять, малыш. Надеюсь, у тебя сейчас все в порядке и никто тебя не обижает. Ты всегда будешь мне братом, а эти бумажки — мусор. Правильно Катя выбросила их. Мусору место в мусорке. А Сашке место рядом со мной.
* * *
— Пока пейте противовирусные и внимательно следите за температурой, — звонок с незнакомого номера поступает, когда я уже нахожусь в такси на пути к дому отчима. Снимаю вызов, немного нервничая. Мне почему-то страшно, что может позвонить Зверг или… отец. Хоть это и маловероятно, но все же возможно, и я понятия не имею, что говорить в таком случае. Рустам ведь не посвящает меня в разборки с отцом и Максимом. Но, к моему облегчению, звонит всего лишь врач, чтобы сообщить результаты анализов. Уверена, что сначала он обо всем доложил Рустаму, но я благодарна, что он сам решил позвонить мне, как я и просила, потому что в ином случае мне пришлось бы разговаривать с отчимом, а я не готова после моей выходки у подъезда. И после разбитой рамки с фотографией.
Попрощавшись с врачом, бросаю смартфон в сумку.
Вот и все. Я собрала вещи и сейчас еду к отчиму. Я знаю, что в эту квартиру вернусь теперь разве что отдать ключи, потому что не верю, что Рустам передумает и отпустит меня. Отпустит и при этом поможет с братом. Но однажды я буду свободна. Эту свободу он у меня не отнимет. Однажды я смогу сама позаботиться о брате, и тогда мне не придется ни о чем просить отчима, не придется быть с ним. Хотя, тогда я уже, скорее всего, буду ему не нужна.
Мне жаль, мам, что мне приходится поступать так ужасно. Мне стыдно и страшно, но ты ведь знаешь, мам, что иначе никак? Ты же понимаешь меня?
