– Тоже правильно, – признала правоту компьютерщика
Лайма. – Давайте думать, как поступим.
– Да чего тут думать? Выпустим Ивана со стиральной
доской и ложками – он сбацает что-нибудь типа «Светит месяц, светит ясный».
Иван, ты же сам рассказывал, помнишь? А мы на подтанцовке, – вынес
приговор Корнеев.
– Исключено, – твердо сказал Лайма. – В
смысле – подтанцовка исключена. Везде четко сказано, что у нас трио
музыкантов-исполнителей, причем один из них – певец, солист.
– А на чем они должны играть? – заинтересовался
Корнеев.
– Кто?
– Н у, трио. То есть мы.
– К счастью, техническая сторона дела нигде не
зафиксирована. Так что ложки и прочая кухонная утварь сойдут, однако нужно
что-то еще.
– Спасибо за доверие, – сказал Медведь. – Я в
принципе не против вспомнить свою армейскую юность. Но сразу возникает вопрос –
где мне взять инструменты?
– В ближайшем хозяйственном магазине, – быстро
нашелся Корнеев. – Будешь у нас музыкант-хозяйственник!
– А ты бы лучше подумал, как выступать будешь, –
обиженно буркнул Медведь, почувствовав, какая большая ответственность на него
ложится.
– Я же говорил, у меня ни голоса, ни слуха, –
напомнил Евгений.
– Тебе не удастся отвертеться, – сказала Лайма
приказным тоном. – На сцену выйдем все.
– А ты сама как? – поинтересовался Медведь,
единственный из группы, чья артистическая стезя была уже определена.
– Говорила ведь – в детстве мне купили пианино, на нем
я и училась играть несколько лет. Но музыкальную школу так и не закончила.
– Только Синюкову не рассказывай, он этого не
переживет, – пробормотал Корнеев.
– Шутки в сторону, у нас серьезная проблема, – не
сдавалась Лайма.
– Тогда еще одно предложение. – Корнеев поудобнее
устроился на стуле. – Я возьму бубен и стану его периодически встряхивать.
Даже если и невпопад – ничего страшного, решат, что так задумано гениальным
композитором.
– Бубен, бубен… – задумалась Лайма. – Да, ты
знаешь, бубен сгодится. Молодец, у тебя изворотливый ум. Значит так. Завтра
идем за инструментами. Что нам нужно? Бубен, стиральная доска, деревянные
ложки…
– Пила, – сказал Медведь. – Обязательно пила.
У меня на пиле лучше всего получалось.
– Пила, что еще?
– Рояль для тебя, – напомнил Корнеев.
– Не рояль, а фортепиано. Думаю, у организаторов
найдется. Все?
– Репертуар, – вдруг вспомнил Евгений. – Что
исполнять будем?
В следующие полчаса выяснилось, что главные исполнители –
Лайма и Иван – не могут найти ни единой точки соприкосновения. Лайма играла в
детстве исключительно классические произведения, Медведь в армии – только
русские народные, включая матерные частушки.
– Поступим так, – наконец постановила
Лайма. – Я начну исполнять ноктюрн Шопена, не помню точно какой. Такая
грустная и трогательная лирическая мелодия. Только я до конца его не выучила,
так что играть буду сколько смогу. Ты, Иван, постарайся подыграть мне на
чем-нибудь. Когда я играть перестану, резко переходи на что хочешь. «Светит
месяц» или частушки – пусть думают, что это такое новаторское решение. Женя, ты
стучишь в бубен. Но редко и очень тихо.
– Это как? – изумился Корнеев.
– Не знаю! – рявкнула Лайма. – Как хочешь,
только тихо. Если еще ты громыхать начнешь, вообще можно свет тушить.
Первую и единственную репетицию запланировали на завтрашний
вечер. Главное – необходимо было провести ее без свидетелей, чтобы слухи о
профессиональных навыках «Заводных матрешек» раньше времени не проникли в
кулуары фестиваля.
Покончив с обсуждением художественной части, Лайма решила,
что сейчас как раз самое время примерить костюмы, выданные им еще в Москве. Ей
самой костюм подошел идеально – юбочка оказалась задорно короткой и позволяла
продемонстрировать ноги, сапожки были мягкими, кофточка нарядной.
Мужские костюмы состояли из косовороток, расшитых у
воротника, длинных кушаков, нешироких холщовых штанов и сапог. Корнеев
немедленно поднял бунт, заявив, что ни за какие коврижки не выйдет на сцену в
рубахе с узорами, да еще навыпуск. Лайма посмотрела на него вприщур.
– С этими твоими усиками, – сказала она
ему, – ты совсем не похож на русский народ. А похож ты на татарского хана.
– Мало того что хотите меня с бубном на сцену выгнать,
так еще и дураком выставляете! – возмутился тот.
– На тебя хотя бы все налезло, – обиженно заметил
Медведь.
Свою косоворотку он мог только приложить к груди. По размеру
она вроде бы была ему впору, но вот голова Ивана в ворот пролезать не желала.
– Надо было Тагирову заранее с твоей башки мерку
снять, – сказал Корнеев. – Не думаю, что в местных универмагах
найдется что-нибудь подходящее. Уж больно ты, друг мой, нестандартный.
– Ладно, с этим разберемся позже, – приняла
решение Лайма. – Рубаху в ателье не понесем: подозрительно. Сами тоже ее
резать не будем. Надо что-то другое придумать.
– Если мы собираемся скрестить ноктюрн Шопена с пилой и
«Месяцем», то абсолютно все равно, в каких костюмах мы выйдем на сцену, –
резонно заметил Корнеев. – Публике будет начхать на это.
– И еще ты с бубном, – заметил Медведь. –
Кстати, я слышал, что Синюков после совещания с оргкомитетом обратился с
просьбой ко всем коллективам: носить национальную одежду каждый день. Чтобы у
горожан был настоящий праздник. Разноцветные наряды, всякие пестрые косынки,
шляпы – красота!
– Мы тоже придумаем себе что-нибудь
экзотическое, – решил Корнеев. – Я не пойду на сцену в крестьянском
барахле. – Он любил форсить и всегда одевался с некоторым шиком. –
Слушай, Иван, что ты все на часы смотришь? Раздражаешь даже. У нас тут важное
совещание.
– Дальше вы без меня будете совещаться, – сказал
Медведь, поднимаясь. – Я лично еще должен сегодня на работу устраиваться.
В институт, охранником. У меня время назначено.
– Да, конечно Иван, ты иди, – всполошилась
Лайма. – Смотри, аккуратней там, все-таки режимный объект. А мы тут еще
немного поколдуем.
* * *
Когда Медведь через три часа вернулся в номер, то застал там
Лайму и Евгения, которые о чем-то оживленно спорили.
– А, охранник наш явился! – поприветствовал
напарника Корнеев. – Как дела на фронте борьбы с нелегальными посещениями
секретного института?
– Пока не знаю, – пожал плечами Иван. – Но
скоро выясню – завтра утром заступаю на первое дежурство.
– Так я и знала. А послезавтра – на сцену. Разве можно
без сна и отдыха?
– Ничего, – успокоил ее Медведь. – Чтобы ты
знала, я без сна и отдыха могу долго функционировать. Да и график здесь
щадящий: день работаешь, три отдыхаешь. Так что если за неделю управимся, то
мне и дежурить придется от силы пару раз.
