– Что все это значит? – грозно спросила Лайма,
обращаясь неизвестно к кому – берет, тюрбан и усы вряд ли понимали по-русски, а
Корнеев как пить дать не понимал вообще ни по какому.
Тогда она перешла на английский и не без труда выяснила, что
ей посчастливилось наблюдать последствия дружеской вечеринки музыкантов, в
которую плавно перетек дневной фуршет в Летнем саду.
– Женья – замечательный человек и музыкант! –
заявил мужчина в тюрбане и халате, оказавшийся посланцем далекой Индии. –
Он утверждал, что выше всего почитает ситар и людей, которые могут на нем
играть.
– И виски, – заплетающимся языком промолвил тот, у
которого были светлые усы. – Хотя потом заставлял нас пить водку.
– И называл ее огненной водой. А меня – папуасом. Хотя
я из Конго, – добавил желтый берет, хватаясь рукой за угол шкафа, чтобы не
упасть.
Лайма решила, что праздник пора заканчивать, и строгим
голосом велела:
– Кладите «Женью» на кровать, а сами – по домам, то
есть – по номерам. И быстро!
Гости покорно выслушали приказ и точно его исполнили.
Непонятно, пошли они в свои номера или нет, но через пару минут их уже и след
простыл.
Корнеев продолжал пребывать в бессознательном состоянии, при
этом по лицу его скользила блаженная улыбка.
Лайма наклонилась к нему, немного потрясла за воротник
рубахи и даже слегка шлепнула по щеке:
– Очнись, чудовище, ты должен мне объяснить, что все
это значит!
Корнеев на секунду приоткрыл один глаз, мутно глянул на нее
и, вяло махнув рукой, пробормотал:
– Мы женщин не заказывали!
После чего громко захрапел.
Лайма скрипнула зубами и была вынуждена отправиться в свой
номер: вести воспитательную работу с бесчувственным телом – занятие глупое и
бессмысленное.
* * *
Солнце еще не разогрелось как следует, а Лайма уже
требовательно постучала в дверь номера триста двадцать пять.
– Открыто! – послышался бас Медведя, и она вошла.
– Доброе утро, командир! – поздоровался Иван, и
Корнеев присоединился к нему мягким тенором:
– Доброе утро!
Паразит сидел за столом и как ни в чем ни бывало попивал
кофеек. Рядом стояла тарелка с остатками джема и сметаны. Вероятно, он только
что лопал сырники. Или блины, которые любил с детской страстью.
– Ты завтракала? Заказать тебе что-нибудь? –
заботливо спросил он, вытирая усы, в которых искрились капли масла.
Вместо ответа Лайма подбоченилась и гневно уставилась на
него:
– Не представляю, как в тебя может влезть хоть
что-нибудь. По-моему, с вечера ты был по самое горлышко залит алкоголем. И
глаза у тебя мутные, как у несвежей селедки.
– Ну, Лайма, ты преувеличиваешь, – сказал Евгений
примирительным тоном.
– Да? А то, что тебя, бесчувственного, в час ночи
принесли в номер посторонние люди, это тоже преувеличение?
– Обвиняемый может сказать несколько слов в свое оправдание? –
спросил Корнеев. У него было ясное лицо, которое как раз и бесило Лайму больше
всего.
По ее мнению, он сразу должен был начать оправдываться, и
вообще…
– Нас сюда послали не для того, чтобы мы братались с
индусами и африканцами.
– А вот это враки! – живо возразил Корнеев. –
Ты сама отправила меня на фуршет.
– Так и было. Но я не думала, что ты пропадешь на целый
день и приедешь верхом на новых приятелях. Давай отчитывайся о проделанной
работе.
– Хорошо, – тяжело вздохнул Евгений, – я
постараюсь быть предельно точным. Значит так. Первое – вчера происходил фуршет.
Второе – я целый день пил. Ну, не целый, полдня. Ведь мы с тобой расстались
после незабываемого знакомства с национальными японскими забавами. Значит,
все-таки полдня. А зачем напился – это самый важный вопрос. Так вот, я
познакомился со всеми трио, которые приехали в Чисторецк. Но со всеми мне
пришлось пить, так как никто не верил, что русский народный музыкант не
употребляет алкоголя.
– И каков же результат этой грандиозной аналитической работы? –
иронически поинтересовалась Лайма. – Кроме, конечно, того результата,
который я лицезрела вчерашней ночью.
– Конечно, я бы не взялся после короткого знакомства
утверждать, кто именно из них террористы, – скромно начал Корнеев. –
Однако кое-что удалось выяснить. Например, что четыре группы, которые трио,
выступают вне конкурса. Всего во внеконкурсной программе выступят полтора
десятка коллективов – там еще и дуэты, и квартеты, и квинтеты, и так далее.
– Ну и что? – удивился Медведь. – Нам это
как-то облегчает жизнь?
– Значительно. Они, в отличие от тех, кто участвует в
конкурсе и борется за награды фестиваля, прилетают на один день, выступают и
улетают. То есть – находятся в городе максимум два дня.
– Это ничего не меняет, – не согласилась
Лайма. – Может быть, им для выполнения задачи и дня хватит.
– Вряд ли. Во всяком случае, они – наименее вероятные
кандидаты в террористы. Что за день, даже два, можно сделать в незнакомом
городе? Не стали бы они рисковать: вдруг что-то пойдет не так, а времени исправить
уже не остается.
– Ты так уверенно говоришь о том, как мыслят
террористы, что мне даже завидно, – пробурчала Лайма.
– Голландцев можно в расчет не принимать – глубокие
наркоманы. Мне от души предлагали. Они с собой столько дури навезли – как
только их через границу пустили? Таким точно не доверят серьезное дело.
– Разве что подорвать себя и других, – уточнил
Медведь.
– Ирландцы только виски с пивом хлещут, в разговоры не
вступают и все норовят драку затеять. На скандал нарывались безостановочно.
Избили румынского певца. Хорошо – охрана вмешалась, а то дело кончилось бы
милицией.
– Из-за чего дрались-то? – удивился
Медведь. – Культурные же люди.
– Из-за женщины. Не поделили румынскую певицу.
– Хочешь сказать – и они тоже, по-твоему, не
террористы?
– Ага. Слишком открыты и агрессивны.
Заинтересованная Лайма подсела к нему за стол и
потянулась-таки за кофейником.
– Так-так, – поощрила она рассказчика. – Есть
еще что-нибудь стоящее?
– Я бы исключил и трио из Туркмении, – важно
заявил Корнеев.
– Почему?
– Потому, что в Туркмении нет никаких террористов и
быть не может. Обстановочка в стране не та. Пока, во всяком случае.
– Да, не густо, – подвела итог Лайма. – А
притащил тебя кто? Тоже какое-то трио? Или просто сборная сильно пьющих
иностранных музыкантов без четких структурных границ?
