– Ой, мороз, мороз,
Не морозь меня,
Не морозь меня,
Моего коня!
Тут оправившаяся от шока Лайма ударила по клавишам, и
Медведь замолчал, как будто его вырубили из сети.
Лайма тем временем честно пыталась исполнить фрагмент из
какого-то раннего ноктюрна Фридерика Шопена. Так, как она его помнила по урокам
в музыкальной школе. Но от волнения она взяла неверный темп, отчего задуманная
великим композитором прекрасная, светлая и умиротворяющая мелодия стала
превращаться не то в разухабистую тарантеллу, не то в аморальный чарльстон.
Поняв, что ее явно занесло не в ту степь, но не в силах остановиться, Лайма, не
прекращая издевательского опыта над Шопеном, умоляюще крикнула:
– Иван, начинай!
Медведь, всегда отличавшийся прекрасной реакцией, тут же
взялся за пилу и смычок. По залу пронесся такой долгий, томительный, рвущий
душу звук, что застыли все, включая Лайму. Но пока народ приходил в себя от
первого потрясения, снова грянул бубен. На сей раз Корнев не уронил его, а
просто решил напомнить присутствующим, что на сцене не дуэт, а трио.
Однако Иван, вдохновленный удачным началом, уже не обращал
на такие мелочи внимания. Это и был тот самый экспромт, на который Лайма
возлагала большие надежды. Медведь играл на пиле с большим воодушевлением, так
проникновенно и завораживающе, что через некоторое время почти весь зрительный
зал раскачивался в такт чарующей мелодии. Со стороны это напоминало сцену
незабываемой встречи бандерлогов с мудрым, но голодным удавом.
Репертуар Ивана был разнообразен. Нон-стоп были сыграны
«Светит месяц, светит ясный», «Степь да степь кругом», «Черный ворон», «Что
стоишь, качаясь, тонкая рябина», от которой плакали крутые мужики в партере,
«Вот кто-то с горочки спустился». А исполненному на бис бессмертному хиту всех
времен и народов «Шумел камыш» зал тихонько подпевал.
Лайма воровато подыгрывала Медведю на фортепиано. Изредка в
глубине сцены раздавался грохот бубна, словно напоминание о том, что рядом с
прекрасным всегда есть место ужасному. Но на него внимания никто уже не обращал
– слишком заворожил публику этот огромный мужик в плавках, извлекающий из своей
пилы божественной красоты звуки.
Сцену они покидали под неутихающий рев зала. За кулисами на
них набросился возбужденный и всклокоченный Синюков.
– Это триумф! – орал он и лез обниматься.
– Не надо преувеличивать, – сказала Лайма, пытаясь
быстренько скрыться в гримерке.
– Вы беспощадны к себе, как все истинные
таланты! – не унимался Синюков. – Я такого нигде не видел: сначала
неукротимый авангард, потом – торжество истинно народной музыкальной культуры!
Еле отбившись от него, группа «У» заперлась в гримерной.
Некоторое время все сидели молча, потом Корнеев осторожно
поинтересовался:
– Ну, и как прошло?
– Если бы ты бубен не уронил, то терпимо, –
ответила Лайма. – Это то же самое, что в момент снятия денег с чужого
счета уронить на пол ноутбук.
– А мне показалось, все остались довольны, –
простодушно заявил Медведь. – Такие были аплодисменты. Жалко только, я
через маску зрителей не видел.
– Хотел посмотреть, явилась ли на концерт та женщина с
косой? – поинтересовался Корнеев, пришедший неожиданно в хорошее
расположение духа.
– Главное, ты пилу видел, – добавила Лайма.
– Я ее чувствовал, – ответил Медведь. – Кроме
того, кайф-то какой! Зрители, все чин чином. Обычно-то за пилу мы по пьяному
делу брались…
– Лайма, Ивану нужно будет сделать массаж лица. А то
его в институте по отметинам от маски расшифруют.
– Нет, но ведь действует! Действует народная
мудрость, – прогудел Медведь. – Что самый лучший способ отвлечь
внимание от лица – раздеться.
Лайма, избавившись от кокошника, неожиданно тоже
развеселилась.
– Итак, господа, – заявила она. –
Выступление, которого мы так боялись, состоялось. Мы теперь можем, наплевав на
этот музыкальный форум, спокойно выполнять задание. То есть – искать
террористов и охранять оставшихся в живых ученых.
– Жень, ты только не забудь положить на место
бубен, – напомнил пунктуальный Медведь. – Кстати, я выяснил, что
сегодня утром оперативники закончили работать в квартире Полянского. Она теперь
стоит пустая. Хотя, наверное, опечатанная.
– Предлагаешь воспользоваться моментом и перед тем, как
ехать во владения Шаткова, навестить квартиру Полянского? – спросила
Лайма.
– Да что мы там найдем после милиции? – возразил
Корнеев, приглаживая усы.
– Мало ли, – пожала плечами Лайма. – Милиция
не нацелена на международных террористов. В отличие от нас. Поэтому стоит
попробовать.
* * *
– На крышу дома можно попасть, перелетев вот
отсюда. – Остро отточенный карандаш уперся в точку на карте. – Затем
спускаешься с крыши по тросу вниз и проникаешь через окно в квартиру академика.
Мы подходим вот здесь, потому что со стороны улицы дом не охраняется. Ты
помогаешь нам подняться наверх, и мы вместе тщательно обыскиваем квартиру.
Задача, прямо скажем, не такая сложная. Согласны?
Король техники Бамбанга Хендарсо, которому вновь предстоял
полет на «летающем крыле», и рыжий виртуоз-взломщик Майкл О`Бреннан промолчали,
но всем своим видом дали понять, что согласны со своим командиром.
– Конечно, надеяться на то, что мы обнаружим нечто
действительно важное, вряд ли стоит, – продолжал Герлоф Схейл. –
Однако мы должны провести эту маленькую операцию с целью удостовериться – эта
линия розыска нами отработана полностью. К сожалению, мы не смогли добраться до
сейфа Полянского в институте. Теперь поздно, если там что и было, это «что-то»
уже перекочевало к его другу Мельченко.
– Или к властям, – развил его мысль О`Бреннан.
– Да, или к властям, что было бы для нас очень плохо.
До сих пор, насколько нам известно, ученым удавалось держать все в большом
секрете. С какими целями действуют они – неизвестно. Но если дело получит
широкую огласку, им заинтересуются государственные органы и возьмут под свой
контроль – считайте, что наше движение упустило единственный шанс привести
человечество к мировой гармонии.
– Но кабинет в институте и квартиру уже наверняка
обыскала полиция, – снова подал голос О`Бреннан. – Так принято во
всем мире.
– Думаю, ты прав. Но они вряд ли искали то, что ищем
мы. Поэтому шанс у нас есть. Крошечный. Однако он существует. Даже если у
Полянского пусто, мы сможем сразу же посетить квартиру Мельченко, она этажом
выше.
– Но это принципиально другое развитие операции, –
вдруг заговорил Бамбанга Хедрасо.
– Именно, – отчего-то обрадовался Герлоф. –
Зато есть элемент внезапности. Мы застанем Мельченко врасплох. В это время он
либо спит, либо просто отдыхает. Он дома, он расслаблен и сопротивления не
окажет. Мы можем действовать по-разному. Либо ограничиваемся обыском квартиры,
отключив на время ученого, либо делаем попытку установить с ним прямой контакт.
Предложение нашим руководством сформулировано, и мы вправе его озвучить. Чем
мы, в конце концов, рискуем?
