– Почему собутыльников? – возмутился
Корнеев. – Выпил я с ними всего один раз! Правда, со всеми, и много.
– Вот так однажды и засыплешься. Потому что со всеми и
много кроме записных алкашей пьют только шпионы.
Между тем ведущий объявил о начале конкурсной программы.
Первыми, к удовольствию Лаймы, на сцену вышли те самые японские дудочники во
главе с крючконосым – предполагаемым якудзой. Но грустная мелодия, которую они
исполняли, совершенно не вязалась в ее сознании с воспоминаниями об устроенном
ими огненном шоу. Видимо, поэтому выступление японцев Лайме не понравилось.
За ними на сцене появились коллективы из Венгрии, Алжира,
Чили, Молдавии, Уругвая, Словакии, Марокко, Дании, Таиланда и Монголии. Все это
время Лайма внимательно следила за тем, чтобы Корнеев не заснул. Компьютерщик
изо всех сил таращил глаза, которые периодически сами собой закрывались, и всем
видом пытался продемонстрировать огромный интерес ко всему, что происходит на
сцене. Однако вразумительных комментариев Лайма от него так и не дождалась.
– Что ты хочешь, – пробормотал Корнеев в ответ на
ее пожелание активизироваться. – Чтобы я ткнул пальцем в музыканта и
сказал – это террорист? Я же не экстрасенс. Если у меня появятся идеи, я тебе
тут же сообщу. Помнится, Медведь говорил, что заехал по голове локтем одному из
тех, кто был в квартире Полянского. Наверное, должен остаться синяк,
кровоподтек, вообще какой-то след.
– Это если по лицу. А по затылку, какой там след –
шишка?
– Иван сказал, что вроде бы в лицо, хотя он не уверен,
ведь было темно.
Тут на сцене вновь появились знакомые лица – трио из
Венесуэлы. На них были все те же майки с портретом Че Гевары, которые, видимо,
служили венесуэльцам не только повседневной одеждой, но и концертными костюмами.
Лица их были хмуры и озабоченны – они несли на себе суровую печать вчерашних
злоключений. Лайма, которая внимательно разглядывала их в свой маленький
бинокль, вдруг больно толкнула Корнеева локтем и зашипела:
– Смотри! На крайнего, с гитарой, которого вчера не
было!
То, на что обратила внимание Лайма, можно было разглядеть и
без бинокля – у парня под глазом был роскошный фингал.
– Н у, аналитик, что скажешь?
– Давай потом обсудим, а то здесь говорить неудобно, на
нас уже косятся.
Венесуэльцы исполняли свой номер мрачно, тоскливо и
выглядели не поборниками народных музыкальных традиций, а
оркестрантами-халтурщиками на похоронах.
– Чего это они пришибленные такие? – удивился
Корнеев.
– Наверное, как и ты, не выспались. Господи, неужели
это те, кого мы ищем? А ведь ночью мы им поверили!
– Это ты им поверила, а не мы. Чем искреннее чушь, тем
легче ее проглатывают женщины.
Лайма надулась, но промолчала. Дальше был небольшой антракт,
во время которого Корнееву удалось-таки немного поспать, а Лайме – насладиться
созерцанием Григория Мельченко, который разгуливал по фойе вместе с несколькими
членами жюри. Он был весел, абсолютно беззаботен, и не похоже, чтобы сильно
скорбел по усопшему Полянскому.
После антракта выступило еще десятка полтора коллективов.
Поначалу знакомых среди них не попадалось. Однако когда на сцену выскочила
тройка шоколадного цвета парней в огромных ярких беретах – желтом, зеленом и
синем, Лайма толкнула Корнеева локтем в бок:
– Просыпайся! Это твои друзья-алкоголики. Узнаешь?
– Естественно. Трио из Конго, ребята замечательные,
пить умеют.
– Не то что некоторые.
Веселые музыканты в цветных беретах исполнили нечто
зажигательное, какую-то почти хулиганскую по стилю композицию на двух маленьких
барабанах, флейте и гармонике. Зал, разомлевший было от многочисленных
размеренных, заунывных, а то и вовсе неудобоваримых фольклорных мелодий, вновь
активно зашевелился и устроил артистам овацию.
– Надо подойти к ним после выступления, поздравить. Вон
как зал рукоплещет, – оживился и Корнеев.
– Только попробуй! – пригрозила Лайма. – Нам
делами надо заниматься. Потом поздравишь, в гостинице. А то отметите
выступление, и ты навеки выпадешь из строя.
Корнеев вынужден был подчиниться. Он осоловело смотрел на
заполнивших сцену шотландцев во всем клетчатом. Тоскливые звуки их волынок
вновь погрузили оживших было зрителей в состояние анабиоза.
– Теперь понятно, почему в народе говорят – тянуть
волынку, – дал свою оценку происходящему Евгений.
Вскоре появились еще одни знакомцы – те самые жизнелюбивые
итальянцы, которые напомнили Лайме о несостоявшемся ужине в ресторане. Они пели
что-то солнечное и веселое, подыгрывая себе на гитарах, постоянно улыбаясь и
посылая женской части зрительного зала призывные взгляды.
– Смотри, – вдруг зашептал Корнеев, – вон у
того, маленького, с пучком на макушке, который на Чиполлино похож, вроде синяк
под глазом!
– Не синяк, а родимое пятно, – со знанием дела
ответила Лайма, которая прекрасно запомнила этого приставучего Чиполлино.
Когда на сцене появились австралийцы, Лайма сказала:
– Вон того, слева, я помню. Я думала, это он по пьяни
такой остолбенелый, а оказывается, от природы.
Австралийцы были все как один усатые и улыбались, показывая
белые крепкие зубы. Выступили они успешно, сорвав бурные аплодисменты и красиво
раскланявшись.
Программа четвертого дня фестиваля подходила к концу, когда
ведущий объявил:
– Хранители традиционной народной музыки из Сенегала!
То, что увидели Лайма и Евгений, тут же заставило их
насторожиться. На сцену вышли и уселись полукругом на корточки три угольно-черных
человека в белых одеждах, похожих на саван. У третьего сенегальца в руках
ничего не было, и он сидел, понуро свесив вниз голову. В этой картине было
что-то удивительно знакомое, хотя ни Лайма, ни Корнеев никогда в Сенегале не
были.
Когда в зале зазвучала странная монотонная мелодия, а солист
начал негромко вторить ей, периодически начиная бормотать какой-то текст, Лайма
трагическим шепотом заявила:
– Я это уже слышала. Не пойму только где.
– Чего тут понимать? – удивился Корнеев. – Мы
этих ребят и видели и слышали. В тот первый день, поздно вечером, рядом с
институтом. Они у костра сидели.
* * *
– Что ж, давайте посмотрим, что мы имеем на
сегодня, – сказала Лайма, собрав группу «У» на экстренное совещание.
– Один из тех, за кем мы должны были наблюдать и по
возможности охранять, погиб. За Мельченко приходится наблюдать урывками –
немного дома, немного на фестивале. Правда, Жене удалось подключить к его
квартире спецтехнику, так что появилась возможность дополнительного контроля.
После смерти Полянского Мельченко кажется мне самой уязвимой фигурой. На месте
Тагирова я бы его оберегала.
