– Зачем ты это сделала? – изумился Корнеев,
повернувшись к Лайме. – Ты подставила Мельченко!
– Ну да. Я специально. Решила хоть что-нибудь
спровоцировать. Пусть Кузяева устроит ему сцену, выведет из равновесия. Ну, я
даже не знаю… Иначе мы так и будем топтаться на одном месте.
– Поедем в гостиницу, – заявил Корнеев, распахивая
перед Лаймой дверцу машины. – Покрутимся среди музыкантов. Может быть,
твой зоркий глаз ухватит хоть что-то подозрительное.
Они закатились в один из ресторанов, где было душно, шумно
и, безусловно, весело. Их немедленно стали приглашать к себе разные компании, а
итальянцы так просто Лайме едва руки не оторвали. Традиционно пьяные конголезцы
звали их танцевать и кричали: «Калинка-малинка, оп-оп!» Особенно усердствовал
тот, который носил зеленый берет. Он улыбался так широко, как будто старался
продемонстрировать зубы мудрости.
Один из австралийцев по имени Грегор попытался завязать с
Лаймой разговор об искусстве, но она была к этому совсем не расположена. Кроме
того, этот самый Грегор, чтобы его хорошо было слышно, постоянно тыкался Лайме
носом в ухо. У него были жесткие, основательно выцветшие на солнце усы, которые
кололись, как щетка, мощные челюсти и крупный самодовольный нос. Лайме стоило
большого труда от него отделаться.
– Господи, что здесь можно заметить? –
пробормотала она, щурясь от сигаретного дыма.
– Что это ты скисла? – прокричал ей в ухо Корнеев,
обещавший пить только минералку. – Тебе надо в гущу, к народу.
– Я не хочу в гущу, – возразила она, почувствовав,
как завибрировал ее мобильный телефон. Прижав его к левому уху, правое Лайма
плотно закрыла ладонью. Звонил Иван с новостями:
– Мельченко сдал ключ и уходит. Прослежу за ним до
ворот и еще позвоню. Готовьтесь выезжать.
Когда Лайма потащила Корнеева из ресторана, их проводили
десятки разочарованных взглядов. Красавчик с тонкими усиками и блондинка с
отменной фигурой не слишком активно поддерживали «дружбу народов», процветавшую
в кулуарах фестиваля.
Лайма и Корнев уже сидели в машине, когда снова позвонил
Медведь:
– Значит, вот какая ситуация. Когда Мельченко вышел из
института и пошел к проходной, я сказал напарнику, что мне надо отлучиться
ненадолго. В общем, хотел проследить, куда наш ученый пойдет. Обогнал его,
выскользнул за ворота, вроде покурить, отошел подальше. Мельченко вышел на
улицу, и тут подкатывает машина: видимо, недалеко стояла, на краю стоянки, под
деревьями. Открывается дверь, Мельченко садится и при этом довольно отчетливо
говорит кому-то: «Теперь в Кречетовку, я покажу».
– Что за машина? – всполошилась Лайма. – А
номер какой?
– Номера не видел – темно. Машина – «жигуль», кажется,
«пятерка». Что вы будете делать?
– Срочно едем в Кречетовку. Похоже, что-то начинается.
– Может, мне сбежать с дежурства?
Лайма на секунду замялась, потом решила:
– Нет, остаешься в институте. С окончанием фестиваля
дело может не завершиться, поэтому ты не должен рисковать рабочим местом. Вон,
и Корнеев мне страшные рожи корчит – ты отвечаешь за аппаратуру, которую он
тебе доверил. Это очень важно, вдруг действительно наведет на чей-нибудь след.
И не переживай – без тебя мы в драку лезть не станем. Отбой!
Корнеев был менее опытный водитель, чем Медведь, поэтому до
Кречетовки они добирались дольше, чем в прошлый раз. На душе у Лаймы было
тревожно. Узкое пустынное шоссе и лес вокруг нагоняли страх. Ветер волновал
листву, и деревья угрожающе качали ветвями. Тусклая перезревшая луна,
наполненная желтым соком, грозила лопнуть, навалившись брюхом на верхушки
сосен. Подъехав к знакомой территории агрофирмы Шаткова, друзья еще издали увидели
настежь распахнутые ворота.
– Хочется верить, что мы не опоздали, – тихо
сказала Лайма, прислушиваясь к беспокойному стуку сердца.
К сожалению, ее опасения оказались не напрасными. Спрятав
машину в тени густого кустарника, они осторожно подкрались к воротам. Прямо
возле них лежал человек, в котором Лайма узнала одного из охранников Шаткова.
– Мертв! – констатировал Евгений шепотом, приложив
пальцы к шее человека.
Они приготовились к обороне, так как убийцы могли притаиться
где-то рядом. Единственным их оружием были электрошокеры, которые они заранее
положили в машину. Однако вокруг было пусто и тихо. Казалось, все живое замерло
в ожидании.
Дойдя до дверей административного здания, где недавно Лайма
и Иван бились за освобождение Шаткова, они обнаружили второго охранника. Он
сидел, прислонившись к косяку приоткрытой входной двери.
– И это мертв! – приложив пальцы к его сонной
артерии, одними губами сказал Корнеев.
Самого Шаткова они нашли, когда стали планомерно обшаривать
все постройки на территории агрофирмы. Он лежал в одном из складских помещений,
в проходе между уходящими в бесконечность рядами ящиков с овощами. Лайма
чувствовала, что воздух будто наэлектризован. Тяжелый дух смерти уже витал над
местом недавней трагедии.
– Может быть, он жив? – спросила Лайма без всякой
надежды.
– Сомневаюсь. – Корнеев наклонился над телом,
долго прислушивался, щупал пульс. И вынес вердикт: – К сожалению, нет.
– Теперь ищем труп Мельченко, – дрогнувшим голосом
сказала Лайма. – Я уверена, что и он где-то неподалеку. А террористы
скорее всего уже далеко отсюда. Видимо, они свою задачу выполнили. Какой бы она
ни была.
– Может, попробуем догнать? – предложил Евгений.
– Вряд ли. Мы с ними разошлись не меньше чем минут в
сорок-пятьдсят.
– А если это не террористы? Если это Стась?
– Не думаю. Не безумные же эти ребята так
подставляться. Тем более, когда имеют дело со службой безопасности.
Тело Мельченко они так и не обнаружили. Может быть, его
где-то спрятали. А может быть, Григория Борисовича, еще живого, просто увезли с
собой, чтобы добыть нужные сведения.
– Милицию будем вызывать? – для очистки совести
спросил Корнеев.
– Нас тут не было. Утром придут люди на работу –
сообщат. Может быть, и Мельченко при свете дня найдут.
Большую часть обратной дороги они проделали в гробовом
молчании.
– Слушай, – вдруг заговорила Лайма, – если
террористы захватили Мельченко и насильно удерживают, почему же он в институте
не дал знать охране? Никто его под прицелом не держал, никто не угрожал…
– Я могу назвать тысячу причин такого поведения. Думаю,
Шатков уже находился у террористов в заложниках. И они предупредили, что если
Мельченко поднимет шум, его приятель и бывший коллега будет убит. Поэтому
Григорий Борисович счел за благо не испытывать судьбу, отдать террористам все,
что они хотят, и спасти друга. Скорее всего, что-то он хранил в институтском
сейфе.
