– Может, и так, – вздохнула Лайма, и в машине
вновь воцарилось тяжелое молчание. – Как ты думаешь, террористы, если они
получили то, за чем прибыли, могут исчезнуть из города уже сегодня?
– Вряд ли. Поспешное бегство насторожит кого угодно.
Представляешь, завтра утром выяснится, что какая-то группа музыкантов
испарилась? Теоретически их тогда еще можно будет задержать. Зачем им такой
риск? Ребята эти, похоже, хладнокровные, суетиться не будут. Еще и сбацают нам
что-нибудь народное на прощание.
– Тогда у нас остается всего лишь один день, чтобы
найти их.
Приехав в гостиницу, друзья разошлись по номерам. Лайма
спала беспокойно, ей снились страшные люди без лиц, мертвые охранники и
крючконосый якудза, перелетающий через крыши домов на огромных черных крыльях.
Рано утром она поскорее побежала в душ, чтобы смыть остатки
ночных кошмаров. Затем заказала себе чашку очень крепкого кофе и включила
телевизор, чтобы послушать местные утренние новости.
– Дорогие телезрители, – вещала перед камерой юная
улыбчивая корреспондентка с микрофоном в руке. – Сегодня в нашем городе
завершается уникальный международный музыкальный форум – фестиваль народной
музыки и самобытного исполнительского мастерства. Всех ценителей народного
творчества, всех горожан и гостей Чисторецка ждет чудесный праздник, который
закончится красочным гала-концертом и грандиозным фейерверком. Подробнее о
программе последнего дня этого праздника музыки мы попросили рассказать члена
жюри фестиваля Григория Борисовича Мельченко.
Рука Лаймы непроизвольно дрогнула, и горячий кофе
выплеснулся ей на коленки.
«Запись, – мелькнуло у нее в голове. – Записывали
вчера утром или даже позавчера. Телевизионщики это практикуют».
– Доброе утро! – В кадре показалась хорошо
знакомая лысая голова Григория Мельченко. Он поправил очки и, широко
улыбнувшись Лайме, продолжил:
– Оно действительно доброе и радостное, так как сегодня
жюри назовет имена победителей конкурса, а многочисленные зрители смогут
увидеть выступление лучших коллективов, приехавших в Чисторецк со всего мира.
Да, я не оговорился – именно многочисленные. Дело в том, что здесь, на
набережной, недалеко от Летнего театра, сейчас монтируют гигантский телеэкран,
благодаря которому посмотреть гала-концерт смогут не только те, кто будет
находиться в зале театра, но и все желающие.
Камера выхватила картинку набережной, где действительно
кипели монтажные работы по установке этого самого экрана. Электронное табло,
торчащее рядом, показывало реальное время и сегодняшнее число. Лайма изумленно
замерла с чашкой в руках – это была не запись, это был прямой эфир.
Мельченко был жив. Жив после поездки в Кречетовку, где
сегодня обнаружат, или уже обнаружили, три трупа.
* * *
Как только из института с дежурства вернулся Медведь, Лайма
провела короткое оперативное совещание:
– Учитывая все происшедшее за последние сутки,
предлагаю следующий план действий. В шесть вечера начинается выступление
финалистов конкурса, включая «Заводных матрешек». Затем вручение наград и
гала-концерт, который завершится обещанным грандиозным фейерверком. Народу,
учитывая телевизионный экран на набережной, будет очень много.
– Может, отказаться от выступления? – вслух
подумал Корнеев. – Опять напрягаться…
– Мы не будем напрягаться. Нас теперь все уважают и
любят. Вот увидишь, после недавнего триумфа все, что бы мы ни сделали, будет
встречено овациями. Выступаем по усеченной программе – я немного поиграю на
фортепиано, а Иван – на пиле.
– А я? – возмутился Евгений.
– Скажем, что ты вывихнул палец ударной руки и временно
не можешь колотить в бубен. По крайней мере не надо снова красть инструмент с
выставки. На самом деле, твоя главная задача – Мельченко. Не спускай с него
глаз. Куда он пойдет, туда и ты, понял? Отправляешься к Летнему театру прямо
сейчас. Я звонила Синюкову, голову ему заморочила, он мне сказал, что жюри в
полном составе готовит поощрительные призы и дипломы. Так что дуй туда.
– Это другое дело, – обрадовался Корнеев. –
Палец для конспирации перебинтовать?
– Не стоит. Иван, ты пока отдыхай, тебе надо выспаться
после дежурства. К четырем часам подгребай к Летнему театру. Я тоже буду там –
попытаюсь все-таки вступить с Мельченко в непосредственный контакт.
– Никто не поверит, что он тебя заинтересовал, – с
сомнением заменил Иван.
– Я конкурсантка, а он член жюри. Этого вполне
достаточно, – возразила Лайма. – Однако будем наготове – роль
Мельченко во вчерашней драме пока непонятна. Двое из трех ученых мертвы, так
что…
– А когда же я займусь обработкой информации, которая
накопилась в нашем волшебном сундучке? – неожиданно всполошился Корнеев,
любовно поглаживая плоский, похожий на маленький «дипломат», прибор. –
Иван сработал отлично, как настоящий специалист в области информационной безопасности.
– Скорее, информационной опасности. Могли ведь и
засечь, – проворчал Медведь.
– Если ты выполнил все мои инструкции –
исключено, – заявил Корнеев.
– Сейчас не время прослушивать записи. Нужно следить за
Мельченко. Только будь осторожным, – попросила Лайма. – Григорий
Борисович, возможно, не так прост, как нам всем казалось.
* * *
Обаять Мельченко оказалось плевым делом. Лайма улучила
момент, когда ученый вышел в фойе, и скользнула к нему с ясной улыбкой на
устах:
– Григорий Борисович!
– Да-да?
– Я видела вас в жюри, вы такой известный ученый… Мне
очень захотелось с вами познакомиться, – не стала ходить вокруг да около
Лайма.
Мельченко, меньше всего напоминавший героя грез
привлекательных блондинок, слегка опешил.
– Ну… Давайте познакомимся, – сказал он и несколько
раз моргнул.
– Меня зовут Лайма. Знаю, вы страшно заняты сейчас. Но
может быть, мы встретимся позже? Поболтаем за ужином после концерта? Скажите, а
какую кухню вы больше всего любите? Европейскую? Или китайскую? – Лайма
подошла так близко, что почувствовала запах зубной пасты, которой Григорий
Борисович утром надраил резцы.
– Итальянскую, – проблеял Мельченко.
Взглянув в ясные серые глаза новой знакомой, он мгновенно
потерял ориентацию в пространстве.
– Так вы свободны сегодня вечером? – напирала та.
По виду Мельченко нельзя было сказать, что он снедаем
раскаянием или тревогой. «Либо он потрясающий артист, – думала
Лайма, – либо находится в состоянии прострации. Если вечером он свободен,
значит, вполне распоряжается собой и своим временем. И никто ему не указ».
– Я свободен, – заявил Григорий Борисович и потер
лысину, сделавшуюся бархатной от мелких бисеринок пота. – Но как я вас
найду?
