– Но Беседкин при встрече его узнал! Поэтому он кричал
во время драки: «Я тебе покажу, как по стройкам шляться!» – припомнил Корнеев.
– Именно. Кроме того, он имел поручение осмотреть новое
здание Летнего театра и дать свое заключение о качестве строительства. Но здесь
он вдруг увидел Лайму. И бегал следом за ней до тех пор, пока не ввязался в
операцию по освобождению Мельченко.
– А где он сейчас? – осторожно поинтересовалась Лайма.
– В больнице.
– Господи ты боже, что с ним?!
– Пока лишь температура и насморк, но он напугал врачей
рассказами о своем слабом здоровье, и они держат его под наблюдением – на
всякий случай. Еще вопросы, или будем расходиться?
– У меня вопрос напоследок, – раздался голос
Корнеева. – А чем закончился наш любимый фестиваль? Мы в этой горячке
совсем про него забыли.
– Фестиваль? – удивился Тагиров. – Нормально
закончился. Люди были потрясены зрелищем рухнувшего театра, но поскольку никто
не пострадал, все быстро успокоились. Вообще-то веселье продолжалось всю ночь,
и в конце гостям уже как-то не до театра было. А назавтра большинство
разъехалось по домам, увозя самые приятные воспоминания. К тому же кто-то
пустил слух, что теперь это будет на каждом фестивале – сначала строят театр,
потом его взрывают. И так ежегодно. Многие верили. Ну что, пора заканчивать
наше совещание?
– Пора, – согласилась Лайма, вставая и направляясь
к выходу. За ней потянулись и Медведь с Корнеевым.
Спускаясь по лестнице на первый этаж, Лайма хмуро заметила:
– Надеюсь, Беседкина еще не выпустили из больницы, и он
не подкарауливает меня внизу с цветами и угрозами. Хотя, – неожиданно
вздохнула она, – может быть, Беседкин поднял бы мне настроение. Так
хочется, чтобы кто-то думал о тебе, ждал тебя…
– Почему – кто-то? – сердито спросил
Корнеев. – Ты же говорила, что все еще любишь Шаталова! Разве Беседкиным
можно заменить настоящую любовь?
– Нельзя, – печально ответила Лайма. – Но
Шаталов – это уже из области фантастики.
– Еще не все потеряно, – возразил Корнеев. –
Возьми и позвони ему.
Они вышли на улицу и остановились на верхней площадке
лестницы, спускавшейся к тротуару, возле одной из мраморных колонн. Солнце било
в глаза, мешая смотреть на мир широко раскрытыми глазами.
– Не буду я звонить, – пробурчала Лайма. – Он
наверняка уже нашел себе другую.
– Не нашел, – покачал головой Корнеев. – На
спор? Если я выиграю, тогда ты нас с Иваном пригласишь на свою новую свадьбу. И
не станешь говорить, что мы тебя дискредитируем. Я могу доказать, что прав.
– Ну как ты можешь доказать? – вспылила
Лайма. – Вечно у тебя какие-то безумные идеи!
– У меня умные идеи, – возразил Корнеев и, взяв ее
руками за плечи, развернул в сторону лестницы. – Посмотри внимательно
вниз.
Лайма посмотрела, сощурилась, потерла глаза кулаками, снова
посмотрела и охнула. Внизу стоял Геннадий Шаталов и, задрав подбородок, смотрел
прямо на нее. Подбородок у него был упрямым, глаза жесткими и внимательными, а
губы твердыми на вид, но на самом деле такими нежными…
Лайма внезапно всхлипнула и, посмотрев по очереди на своих
друзей, прошептала:
– Это он!
– Конечно, это он, – ворчливо сказал
Корнеев. – Не понимаю, почему ты стоишь тут, а не летишь к нему сломя
голову?
Лайма раскинула руки и помчалась по ступенькам, чувствуя,
как сердце колотится о ребра – от восторга и безумной надежды на счастье.
Шаталов ждал ее внизу, сгорая от нетерпения.
– Я опять ничего не понял, – сказал Медведь и даже
головой потряс. – Как этот парень здесь очутился? Этого просто не может быть.
Волшебство какое-то.
– Когда рядом с тобой женщина с разбитым сердцем,
поневоле хочется ненадолго стать волшебником, – усмехнулся Корнеев. –
В конце концов, что такое чудо? Порой всего лишь один телефонный звонок.
