По приказу нового военного министра от службы освободили всех мужчин в возрасте более 43 лет, а солдаты в возрасте 40–43 года получили разрешение отправиться по домам до 28 мая пахать землю. Для всех тех дезертиров, что вернутся в армию до 28 мая, была объявлена полная амнистия.
Из-за близости к «революционному Петрограду», а также из-за тлетворного влияния Балтийского флота, на котором царила анархия, дисциплина на Северном фронте падала катастрофически быстрыми темпами.
О событиях 12 и 13 марта в тот же день стало известно в Пскове, но до 14 марта, когда был опубликован приказ № 1, волнений удавалось избежать.
В апреле стало понятно, что Балтийский флот не может больше надежно обеспечивать правый фланг фронта, поэтому штаб 1-й армии был переведен из Глубокого, южнее Двинска, в Валк на участке железной дороги Псков – Рига с задачей до 7 мая принять под командование пять пехотных и несколько кавалерийских дивизий. Эти войска должны были обеспечить оборону побережья от Нарвы до участка к юго-востоку от Рижского залива.
Во время моей поездки на Северный фронт 17–18 апреля я узнал, что, хотя там и убили всего одного офицера, множество других, в основном лучших, были изгнаны солдатами. В качестве причин иногда называлась излишняя строгость или отказ в предоставлении отпусков. Иногда же разъяснения были настолько глупыми и путаными, что было почти невозможно понять логику, двигавшую пожеланиями солдат.
Командир 1-й латвийской бригады полковник Аусен, один из лучших офицеров в армии, был вынужден уйти в отставку, так как, будучи хорошим солдатом, он не проявлял интереса к политике. И генерал Радко-Дмитриев, пусть и переживая за потерю такого офицера, посчитал политически правильным пойти навстречу пожеланиям солдат.
Солдаты одного из полков 1-й кавказской стрелковой дивизии, когда их спросили, что они имеют против своего полкового командира, говорили: «Он мешает нам. Он хочет, чтобы полк всегда был первым в дивизии. Когда мы сидим в окопах, он не дает полку отдыха, а когда мы находимся в резерве, он хочет поскорее загнать нас обратно в окопы». И этому офицеру пришлось оставить командование!
Против еще одного полковника в 5-й армии выдвинули три обвинения:
1. Он салютовал каждой роте по отдельности, вместо того чтобы приветствовать сразу весь полк (в этом офицер действовал в соответствии с уставом, а не пожеланиями солдат, которые хотели отказаться от «приветствия», чтобы стоять по стойке «вольно»).
2. Он постоянно отправлял солдат в разведку; «фактически он решил пожертвовать жизнями шести солдат для того, чтобы добыть одного немецкого „языка“».
3. Когда разведчики садились в лодки, чтобы ночью переправиться через Двину, он имел при себе электрический фонарик, разумеется, чтобы подавать сигналы противнику.
Один из молодых офицеров учебной роты 20-й сибирской дивизии заявил дивизионному начальнику, что солдаты хотят избавиться от своего командира за то, что он был «сторонником старого режима». Для того чтобы подтвердить свое заявление, он привел три факта:
1. Заявителю было приказано вместе с ротой присутствовать в церкви, что противоречило декларации Временного правительства о свободе совести!
2. Он заставлял проводить вечерние поверки.
3. Он запрещал солдатам отправляться в Ригу без подписанных увольнительных.
Повсюду царило лишенное логики недоверие командованию, и в то же время легковерие солдат было просто фантастическим. Один из унтер-офицеров 144-го полка заявил мне, что сам лично насчитал 14 тыс. голов скота, которые по приказу прежнего командования были перегнаны к фронту, чтобы они попали в руки немцев после эвакуации Вильно в сентябре 1915 г. Солдаты 138-й дивизии изгнали своего начальника, начальника штаба и двух из пяти командиров полков. При этом двоим из них поставили в вину немецкие фамилии. И это притом, что все те же солдаты собирались брататься с немцами!
В своем невежестве солдаты были как дети. Генерал-адъютант на Северном фронте генерал Ермолаев ежедневно утром тратил по два часа, пытаясь вразумить их. Спустя больше месяца после революции он спросил одного из солдат, только что вернувшегося из отпуска, о том, что нового произошло у того в деревне. В ответ он услышал: «Ничего, кроме того, что приходили агитаторы из соседнего села, которые заявили, что свергли царя. Никто не поверил в эту глупость, поэтому мы схватили их и побили».
Многое могло бы быть сделано офицерами для того, чтобы прийти к разумному компромиссу и вернуть доверие рядовых, но применяемые ими методы не соответствовали моменту всеобщих мятежей и других опасностей, а потому все это стало лишь пустой тратой времени.
К полковнику 13-го сибирского полка обратились с просьбой разрешить солдатам каждый день отправляться в окопы, не беря с собой вещевые мешки. В ответ он рассказал, что как-то еще ребенком он попробовал косить траву и в первый день у него болело все тело. Но прошло несколько дней, и он мог косить так же, как и все остальные. Офицер спросил, знают ли солдаты, отчего это произошло, и все ответили хором: «Потому что вы приноровились к этой работе». Тогда полковник объяснил, что важно было, чтобы и солдаты привыкли к передвижению с вещмешками, и тогда они не будут уставать на марше. Как говорили, солдаты согласились с этим доводом и впредь ежедневно направлялись в окопы полностью экипированными, в то время как их соседи из полков, развернутых справа и слева, не делали этого.
В другом случае тот же полковник узнал, что его солдаты желают избавиться от своего командира. Он направился в ту роту и спросил: «Хотите избавиться от своего командира? Очень хорошо, это ваше дело. Но скажите мне, братцы, почему вы его так не любите?»
– Он ударил одного из солдат по лицу.
– Это действительно так и было? И когда это случилось?
– Год назад.
– А теперь скажите, кого он ударил?
– Он ударил Бубликова.
– Где Бубликов?
– Здесь, – ответил тот, что был зачинщиком.
– Значит, он ударил тебя, Бубликов?
– Да.
– Это очень нехорошо. А почему он сделал это, Бубликов?
Бубликов молчал, но некоторые из солдат рядом с ним заулыбались. Полковник повторил вопрос и поинтересовался, знает ли кто-нибудь, за что офицер ударил Бубликова.
Наконец все выяснилось: «Это было во время боев в июле прошлого года. Капитан приказал Бубликову принести патроны, и Бубликов ответил, что не хочет идти, и тогда капитан ударил его».
– А почему Бубликов не хотел идти?
– Немцы тогда вели по нас сильный обстрел.
– А нужны ли были роте патроны?
– Да, потому что их оставалось немного.
– То есть Бубликов должен был пойти и принести их?
– Так точно, господин полковник.
– Тогда, может быть, капитана следует простить: ведь он думал о роте, о том, что она осталась без патронов?
