Даже до комиссии генерала Поливанова пусть и не до конца, но дошло, что в армии, подобной русской, где во многих полках заставить солдат идти вперед могли лишь офицеры, облеченные властью наказывать подчиненных, было необходимо пойти еще дальше. Поэтому в документ добавили следующий пункт: «Во время боя старший офицер обладает всеми правами на свое усмотрение принимать все меры, вплоть до применения оружия, по отношению к подчиненным, которые отказываются выполнять приказы. Такие меры не будут считаться обычными дисциплинарными взысканиями. Офицер обязан немедленно проинформировать своего начальника и комитет о принятых им мерах».
Это, разумеется, ничего не дало. Солдаты, которые привыкли игнорировать своих офицеров вне боя, будут продолжать относиться к ним так же и в бою, а офицер, который попытается применить силу, чтобы добиться от подчиненных повиновения, будет просто застрелен.
Фактически приказ от 29 апреля так и остался голой бумагой, как и приказ от 12 апреля, а система комитетов продолжала вести в каждой армии свою линию. Так, рабочие и солдатские депутаты провозгласили, что «самой демократичной среди всех армий» является 12-я армия. В ней комитеты полностью состояли из солдат, а поскольку туда не допускались офицеры, последние «не могли ослабить власть солдатских комитетов». В то же время в Двинске в комитете 5-й армии состояли 8 офицеров и 37 солдат.
Как правило, делегаты, избранные из числа солдат, оказались все же лучше, чем этого можно было ожидать, несмотря на то, что многие из них являлись неграмотными. В одно из воскресений в Риге солдаты из разных частей штурмом захватили пивную. Многие сильно напились, а некоторые даже утонули в пивных бочках. Разобраться с нарушителями порядка были направлены двое членов комитета 12-й армии, но, к сожалению, они и сами напились. Тогда их как не заслуживающих ничего, кроме презрения, выгнали из комитета.
Солдаты и офицеры комитета 5-й армии проводили очень серьезную работу, агитационный комитет всегда был готов вмешаться, чтобы предотвратить любые эксцессы в частях.
Однако если большинство членов комитета были здравомыслящими людьми, они должны были немедленно начать осуществлять реальное руководство войсками, которые в любой момент могли поддаться вредной агитации.
Было естественным желание комитетов сосредоточить в своих руках всю полноту власти. Комитет 12-й армии подготовил документ, в котором проанализировал работу входившего в его состав «судебного комитета». Было отмечено 96 случаев столкновений между солдатами и офицерами. Из них в 46 случаях удалось добиться того, чтобы стороны «пришли к полному согласию и забыли произошедшее». В остальных 50 случаях комитет рекомендовал:
1. Уволить со службы трех офицеров.
2. Перевести в другие части 37 офицеров, из которых 12 – отдать под суд за нарушение закона.
3. Уволить со службы одного доктора.
4. Уволить с работы двух медсестер за грубое обращение с солдатами.
5. Уволить со службы шесть офицеров за преступные действия. При этом двоих из них отдать под суд.
6. Уволить с должности одного генерала.
7. Объявить строгий выговор одному генералу.
Штаб армии пояснил, что данный документ подготовили с целью представить перед солдатами дело так, будто комитет обладает большей властью, чем это было на самом деле. Тем не менее опубликование данного документа за счет государства без всяких попыток со стороны командования опротестовать это продемонстрировало, как мало делалось для того, чтобы защитить авторитет офицеров.
Солдатские делегаты, разумеется, были абсолютно неграмотными в военной науке, но тем не менее они не колеблясь обращались к начальнику штаба 12-й армии со следующими вопросами: «Почему такой-то полк занимает на фронте позицию именно здесь, а не на 200 метров позади?» И перегруженному работой офицеру приходилось часами объяснять необходимость того, что не следует вмешиваться по таким мелочам в работу подчиненного ему командира.
Один из прапорщиков в 12-й армии заявил: «Если теперь нам прикажут идти в атаку, мы сначала отправим делегатов на артиллерийскую позицию, чтобы они, во-первых, осмотрели ее, во-вторых, посчитали количество снарядов и, в-третьих, выбрали участок атаки. Только получив от них данные, мы дадим согласие идти вперед».
Стало выходить огромное количество газет. В 12-й армии печатались три, и все за казенный счет. Официальным изданием считались выходившие ежедневно «Новости штаба 12-й армии». Два-три раза в неделю выходили «Офицерские новости 12-й армии» и «Новости солдатских депутатов 12-й армии».
В русской армии все полюбили политику, и все стали стремиться в тыл. Было очевидно, что общее недоверие, посеянное между офицерами и солдатами агитаторами, сделало боевую эффективность русской армии нулевой. Однако командование все еще предпочитало притворяться, будто сохраняет оптимизм. Генерал Рузский заявлял, что после первого же сражения офицеры должны прийти в себя. Генерал Радко-Дмитриев притворялся, будто верит в то, что через два месяца его армия станет такой мощной боевой машиной, какой не была никогда прежде. Начальник штаба фронта генерал Драгомиров говорил, что армия сама все исправит, если антивоенная партия в Петрограде не займет правильную позицию. Никто и не думал восстанавливать дисциплину с помощью силы, возможно, потому, что таковую правительство расценило бы как контрреволюционную, но, пока было возможно таковую предпринять, она оставалась единственным верным шансом.
Четверг, 19 апреля 1917 г. Рига
Позиции офицеров настолько поколеблены, что боеспособность армии резко снизилась. Офицеры пали духом, и потому армию не ждет ничего хорошего. Энтузиазм, который заставлял французов бросаться в короткие битвы революционного периода, здесь невозможен, а даже если и будет так, то этого недостаточно для того, чтобы вести неграмотного русского солдата через череду тяжелых боев современной войны. Прежде солдат сражался, потому что боялся офицеров и наказания. Теперь он полностью потерял уважение к офицерам и знает, что никто его не накажет. У него отсутствует патриотизм и любой другой мотив, который заставил бы русского солдата испытывать энтузиазм.
Генерал Драгомиров, несмотря на то что настроен более пессимистично, чем генерал Радко-Дмитриев, тем не менее ожидает психологического чуда. Он заявил, что ни он, ни тем более я не можем знать, что может происходить в душе русского крестьянина. Один из солдат-депутатов утверждает, что русский солдат привык больше руководствоваться тем, что подскажет ему сердце, а не рассудок, и тот, кому в этот момент удастся завладеть его воображением, сможет делать с ним все, что пожелает. В этом утверждении содержится довольно много правды, однако мне представляется рискованным пытаться сыграть роль полубога в крестьянском сознании. В любом случае не его вина в том, что он не образован и не обременен благородными инстинктами. Все его эгоистичные интересы направлены на одно, а теперь ни у кого не осталось сомнений в том, что сейчас, после того как контроль, к которому он привык, утрачен, он будет двигаться именно в этом направлении.
