Суббота, 28 апреля 1917 г. Петроград
Я вернулся в столицу в шесть часов вечера.
Вчера в Пскове состоялся митинг офицерских денщиков, на котором они решили требовать:
1. Восьмичасового рабочего дня.
2. Гарантий, что их не отправят в окопы.
3. Гарантий, что офицерские звания не будут присваивать евреям, так как они не хотят прислуживать им.
30 апреля в Михайловском театре состоялся ежегодный бал георгиевских кавалеров, на котором присутствовал посол, в распоряжение которого была предоставлена ложа. Программа, которая представляла собой скверно поставленный спектакль, прославляла Россию и ее союзников. Французская часть постановки действительно сразу же вызвала бурю энтузиазма. Перед ложей появился Керенский в окружении солдат, награжденных Георгиевскими крестами. Солдаты проводили его до почетного места, откуда он произнес патетическую хвалебную речь в адрес Франции, страны Великой революции. Все это казалось глупым и фальшивым, особенно после того как на фронте предали жизненные интересы этой страны. После того как завершилась часть, посвященная Франции, все были несколько шокированы, так как оркестр и главные действующие лица перешли к восхвалению Соединенных Штатов Америки. Но это, очевидно, было идеей Керенского: поставить республики перед монархиями.
Демонстрации на 1 мая прошли без беспорядков. Главными лозунгами на знаменах были если и не антивоенные, то антикапиталистические, в пользу всеобщего грабежа и конфискаций.
Однако, по словам полковника Балабана, за последние две недели обстановка еще более ухудшилась. Гарнизон все больше и больше поддается пропаганде большевиков во главе с Лениным. Отсюда и резко негативное восприятие со стороны интернационалистов опубликованной 1-го числа декларации Временного правительства, где выражается солидарность с союзниками. Вечером 3 мая перед зданием Мариинского дворца состоялись многочисленные демонстрации как за, так и против деятельности Милюкова. Сам министр иностранных дел с редким мужеством вышел из здания и обратился к толпе с речью в защиту своей политики. 4-го весь город гудел от возбуждения. В столкновении двух процессий демонстрантов на Невском проспекте рабочие убили двух солдат. Генерал Корнилов вызвал было на помощь солдат Волынского полка, казаков и моряков гвардейского экипажа, однако отменил свой приказ после визита членов Совета, которые заверили генерала, что они не допустят дальнейшего кровопролития. Потом генерал узнал о стрельбе на Марсовом поле и сразу же отправился туда на своем автомобиле, направив машину прямо в толпу из солдат Павловского полка, перед которыми как раз разглагольствовали гражданские агитаторы.
Корнилов поднялся в автомобиле и, подняв руку, потребовал тишины, а затем заявил, что те, кто ведут агитацию в нынешнее тревожное время, не могут быть никем, кроме как проплаченными немецкими агентами. Один из гражданских в ответ выкрикнул: «Генерал, вы – провокатор!» Но маленький генерал ответил, что слишком часто смотрел смерти в глаза, чтобы его мог напугать какой-то агитатор. Он говорил о своих ранах, о службе Отечеству, и уже через пять минут толпа приветствовала его криками «ура», а сконфуженные агитаторы куда-то пропали. Солдаты Павловского полка с триумфом проводили генерала-победителя до его штаба.
Но эти отдельные успехи очень мало могли повлиять на общую обстановку беспорядка и недисциплинированности, царившую в столице из-за того, что там одновременно существовали фактически два правительства, оспаривавшие друг у друга власть.
Во время беспорядков 4 мая 180 солдат запасного полка прошли маршем с оружием в руках и с плакатами, на которых было написано: «Долой Временное правительство!» Причиной демонстрации стал звонок по телефону, который, очевидно, мог исходить из здания Совета. Явно для того, чтобы в будущем не допустить такого неразумного использования своей власти, 5 мая Совет издал прокламацию, в которой запретил любые публичные шествия с оружием, за исключением обычной караульной службы, без получения официального письменного приказа Совета. Эта прокламация ставила Временное правительство и генерала Корнилова в двусмысленное положение, поэтому 9-го числа правительство выступило с заявлением в прессе с протестом, так как приказы войскам мог отдавать только командующий войсками округа генерал Корнилов. Но все же вряд ли у многих оставались сомнения относительно того, чьим приказам будут повиноваться войска, если случится так, что двум соперничающим между собой органам власти придется вступить в столкновение.
Пятница, 11 мая 1917 г. Петроград
Обедал с личным секретарем министра Гучкова Хлопотовым и с Блэром. Хлопотов изо всех сил пытался доказать, что французское и британское правительства совершают большую ошибку, списывая со счетов русскую армию («ставя на ней крест», как он выразился). Я согласился с допущением, что в случае, если наступление будет удачным, это пойдет на пользу, но совершенно не мог согласиться с его заявлением о том, что даже неудачное наступление не ускорит конец русской армии. Я высказал свое мнение о том, что если наступление не увенчается успехом, то я не дам русской армии более двух месяцев существования.
Наверное, он воображает, что мы не читаем русских газет! Вчера на вечернем заседании Думы военный министр заявил, что ослабляющие и разлагающие русскую армию силы действуют быстрее, чем те, кто намерен подвергнуть ее здоровым реформам. А Алексеев на вопрос представителя прессы о том, думает ли он, что Антанта победит, ответил, что, по его мнению, победят союзники, а «русским, к сожалению, остается лишь мечтать о спокойной и мирной жизни».
Ко мне в посольство пришли три офицера Литовского полка, полковник и подпоручик из самого полка, а также прапорщик запасного батальона. Все трое пожелали вступить в британскую армию и были готовы служить рядовыми.
Позже приходил генерал Торклюс с сыном, еще одним кандидатом на вступление в британскую армию.
Затем явился один поляк, уроженец Калиша и немецкий подданный. Я объяснил ему, что если он появится на территории Англии, то будет, скорее всего, интернирован и что мы еще не настолько пали, чтобы брать на службу своих врагов. Он ответил, что легко нанялся бы на службу здесь, но не видит ничего хорошего в том, что может получиться в дальнейшем из сложившегося беспорядка.
Военнопленные, работавшие в поместьях, были освобождены местными крестьянами; многие из них бродяжничали и промышляли воровством. Немецкие и австрийские офицеры свободно разгуливают по Москве.
Балабан выдал, что ежедневно задерживают не меньше десятка вражеских шпионов, в то время как при прежнем режиме арестовывали не более одного в месяц. Я в ответ заметил, что если задерживается примерно дюжина из около миллиона праздно шатающихся по стране, то улов явно не очень богат.
Повсюду царит странная волна необычного человеколюбия.
Явно невозможно назвать ни одну другую воюющую страну, где бы военнопленные объявляли забастовку, требуя повышения оплаты труда и лучших условий для жизни!
