Примерно 17 мая все командующие фронтами обратились с просьбой запретить комитеты в армии, и Керенский отказал. Тогда командующие пожелали уйти в отставку, и Керенский пригрозил им службой в качестве рядовых. Балабан преисполнен энтузиазма от этих свидетельств «силы воли Керенского», однако гораздо легче принять строгие меры по отношению к этим несчастным офицерам, чем к взбунтовавшейся солдатне.
Балабан рассказал, что Корнилову предложили командование 5-й армией вместо Драгомирова, который возглавит Северный фронт, но генерал попросился отправить его «подальше от Петрограда», поэтому бедного Каледина переведут с 8-й армии в 5-ю, а на его место в Черновицы поедет Корнилов.
Вечером 17-го с фронта был отозван Половцев, который теперь будет командовать Петроградским военным округом.
Керенский намерен совершить поездку по военным частям, та же старая игра, которую пытался вести бедный Корнилов. Речи нового министра более поверхностны, а эффект от них, может быть, будет на пару часов дольше.
Обедали с Энгельгардтом и Паресом. По словам Энгельгардта, Керенский не имеет четкого плана. Он намерен сделать акцент на пропаганде. Вчера и позавчера Э. беседовал с ним на эту тему.
Вторник, 22 мая 1917 г.
Вчера в шесть вечера к послу приезжал Керенский. Во время первой части встречи переводил молодой Локкарт. Меня позвали позже, наверное, потому, что посол решил, что я могу обрушиться на Керенского с критикой.
Керенский заявил, что он намерен часто бывать на фронте. Мы настояли на том, что накануне наступления ему необходимо выступить перед войсками и разъяснить цели. «В армию уже отправлены лучшие ораторы и литераторы. Совет пытается убедить армию выполнять все приказы Временного правительства, а не противодействовать им, как это делалось раньше».
Керенский спокойно заявил, что самой большой трудностью будет преодолеть «боязнь» офицеров, которые «не понимают обстановки и не могут подняться до этого понимания». Хорошо ему говорить! Это его долгом является восстановление авторитета офицеров. Предпринял ли он хоть что-то, чтобы добиться этого? У него ничего не получится, как ничего не вышло у Гучкова.
По словам Керенского, в Гельсингфорсе все хорошо. Флот несет службу нормально. Подводные лодки вышли в зону действий немцев, а торпедные катера готовятся к выходу. Через несколько дней линкоры тоже выйдут в море для учебных стрельб. Если верить Керенскому, то дела идут как нельзя лучше в этом прекраснейшем из миров. Что ж, подождем и посмотрим, помогут ли ему его красноречие и чутье авантюриста заставить грамотно работать того, кого он ставит на должность командующего округом, солдат – нести службу, а дворников – подметать улицы.
Что касается идеи о формировании польских частей, Керенский заметил, что он был против отдельных польских полков, во-первых, потому, что в своей массе польский народ не разделяет идеи социализма, а во-вторых, потому, что формирование таких полков дезорганизует русскую армию. Второе возражение не лишено оснований, но характерно то, что он поставил его только на вторую позицию. Я напомнил, что во многих полках на фронте русские солдаты бегут и оставляют поляков сражаться в одиночку. Мой оппонент ответил: «Ну и пусть воюют!»
20-го Балабан вместе с Керенским побывал в восьми частях, а 21-го еще в восьми. Керенский строил каждую часть в каре и разговаривал с солдатами в течение десяти минут. Он обращался к ним напрямую и заявлял, что будет требовать соблюдения дисциплины, что армия должна быть единой с народом и т. д. В батальоне Московского полка он вызвал «временных офицеров», выбранных солдатами командирами рот, и спросил у них, кто их назначил. Когда те ответили, что их выбрали солдаты, Керенский осведомился о том, что они делали все это время. Один развязного вида человек ответил: «Мы удерживали и охраняли завоеванную свободу». Тогда Керенский сказал этим людям: «Я сделаю вас прапорщиками, но помните, что вам придется нести службу и следить, чтобы и другие делали то же самое».
Впечатление Балабана от того выступления Керенского было таким, что, если бы он приказал полку немедленно двигаться на фронт, тот беспрекословно выполнил бы приказ.
Потом Балабан рассказал мне о новом помощнике командующего Петроградским округом Кузьмине. Он девять месяцев прослужил солдатом, а затем в Париже прошел Политехнические курсы. В 1905 г., уже будучи гражданским, он был выбран президентом «Красноярской республики». Когда в Сибири восстановился порядок, Кузьмина приговорили к повешению, но приговор заменили вечной каторгой. После революции его освободили. 17 мая он получил звание подпоручика, а 18-го – поручика.
По словам Балабана, этот человек производит впечатление очень серьезного невинного ребенка: он не знает абсолютно ничего.
Вчера он объявил, что намерен в 20.00 выступить в штабе округа перед командирами 40 частей и подразделений по поводу организации внутреннего быта солдат в казармах, восстановления дисциплины и обучения.
Когда я был в штабе, Балабан попросил своих помощников подготовить в своем кабинете длинный стол для участников совещания и заварить для них же чай перед началом «сеанса». Один из помощников пожаловался, что стаканов в наличии только десять, а участвовать в совещании прибудет не менее 40 человек, на что Балабан ответил: «Тогда мы не дадим им чаю, и они уедут скорее».
Идея собрать 40 офицеров в звании полковника для того, чтобы изложить им взгляды бывшего каторжника по ряду вопросов, выглядит очень по-русски.
Четверг, 24 мая 1917 г.
Балабан рассказал мне, что «генерал-поручик», как он его называет, не пытался обучать 80 командиров частей, с которыми встречался вчера и позавчера вечером. Он сидел и слушал, как они обсуждают проблемы дисциплины и прочие в своей обычной манере, то есть при отсутствии четкого плана работ. Собрание так и не сумело прийти к окончательному решению.
Когда в три часа дня я приехал к Балабану, он как раз обедал. От обычной русской еды (густой суп, котлеты и чай) его постоянно отвлекали офицеры.
Пока мы разговаривали, мимо проследовала рота новобранцев с красными знаменами и без малейшего намека на порядок. Я спросил: «Вы думаете, что солдаты, которые следуют на фронт в подобном порядке, будут сражаться, когда там окажутся? Представляете, как обрадуются офицеры, увидев, кого им прислали?»
Напечатанная 23-го числа в газете «Правда» статья заканчивалась словами: «Товарищи, русские солдаты! Неужели вы хотите сражаться за это, за то, чтобы английские капиталисты грабительским путем завладели Месопотамией и Палестиной? Неужели вы хотите поддержать правительство Львова, Чернова, Терещенко, Церетели, которые повязаны с интересами капиталистов и боятся говорить правду?»
Утром в посольстве я видел телеграмму, в которой говорилось, что Военный кабинет направляет мистера Хендерсена в качестве главы специальной делегации, так как считает очень важным установить контакты с русскими социалистами. Предполагается, что посол возьмет отпуск на несколько недель и вернется на это время в Англию, где подробно отчитается об обстановке в стране. Это не приведет ни к чему хорошему. Там, очевидно, считают, что можно умиротворить или одержать победу над партией экстремистов во главе с Лениным и его пособниками. Партия крайних либо проплачивается немцами, либо состоит из фанатиков, поэтому ни у кого, кто выступает за продолжение войны, нет ни малейшего шанса на то, чтобы заслужить их доверие. Поездка посла в Англию будет рассматриваться как большая победа немецкой партии
[64].
